ТЮ́РКСКИЕ ЯЗЫКИ́

ТЮ́РКСКИЕ ЯЗЫКИ́, ветвь ал­тай­ских язы­ков. Рас­про­стра­не­ны в боль­шин­ст­ве го­су­дар­ств быв. СССР, в Тур­ции, Ира­не, Аф­га­ни­ста­не, Мон­го­лии, Ки­тае, Ру­мы­нии, Бол­га­рии и Ал­ба­нии; см. так­же Тюрки.

Фор­ми­ро­ва­нию отд. нац. Т. я. пред­ше­ст­во­ва­ли мно­го­числ. и слож­ные ми­гра­ции их но­си­те­лей. По совр. гео­гра­фии рас­про­стра­не­ния вы­де­ля­ют­ся Т. я. сле­дую­щих ареа­лов: Сред­ней и Юго-Вост. Азии, Юж. и Зап. Си­би­ри, Вол­го-Ка­мья, Сев. Кав­ка­за, За­кав­ка­зья и При­чер­но­мо­рья. В тюр­ко­ло­гии име­ет­ся неск. клас­си­фи­ка­ци­он­ных схем. В. А. Бо­го­ро­диц­кий раз­де­лял Т. я. на 7 групп: се­ве­ро-вос­точ­ную [якут­ский язык, ка­ра­гас­ский яз. (совр. назв. – то­фа­лар­ский язык) и ту­вин­ский язык]; ха­кас­скую (аба­кан­скую), в ко­то­рую вклю­ча­лись са­гай­ский, кы­зыль­ский го­во­ры ха­кас­ско­го на­се­ле­ния ре­гио­на; ал­тай­скую с юж­ной (ал­тай­ский язык и те­ле­ут­ский язык) и се­вер­ной (диа­лек­ты т. н. чер­не­вых та­тар и не­ко­то­рые др.) вет­вя­ми; зап.-си­бир­скую, ку­да вклю­че­ны все диа­лек­ты си­бир­ских та­тар (см. Си­бир­ско-та­тар­ский язык); по­волж­ско-при­ураль­скую (тат. яз. и баш­кир­ский язык); сред­не­ази­ат­скую (уй­гур­ский язык, ка­зах­ский язык, кир­гиз­ский язык, уз­бек­ский язык, ка­ра­кал­пак­ский язык); юго-за­пад­ную (турк­мен­ский язык, азер­бай­джан­ский язык, ку­мык­ский язык, га­га­уз­ский язык и ту­рец­кий язык). Лин­гвис­тич. кри­те­рии этой клас­си­фи­ка­ции не от­ли­ча­лись дос­та­точ­ной пол­но­той и убе­ди­тель­но­стью, так же как и чис­то фо­не­тич. при­зна­ки, по­ло­жен­ные в ос­но­ву клас­си­фика­ции В. В. Рад­ло­ва, вы­де­ляв­ше­го 4 груп­пы: вос­точ­ную (язы­ки и диа­лек­ты алт., об­ских, ени­сей­ских тю­рок и чу­лым­ских та­тар, ка­ра­га­сов, ха­ка­сов, шор­ский язык и тув. яз.), за­пад­ную (на­ре­чия та­тар Зап. Си­би­ри, кирг., ка­зах., башк., тат. и, ус­лов­но, ка­ра­кал­пак­ский язы­ки), сред­не­ази­ат­скую (уй­гур­ский и узб. язы­ки) и юж­ную (туркм., азерб., тур. язы­ки, не­ко­то­рые юж­но­береж­ные го­во­ры крым­ско-та­тар­ско­го язы­ка); якут. яз. Рад­лов вы­де­лял осо­бо. Ф. Е. Корш, впер­вые при­влёк­ший в ка­че­ст­ве ос­но­ваний для клас­си­фи­ка­ции мор­фо­ло­гич. при­зна­ки, до­пус­кал, что Т. я. пер­во­на­чаль­но раз­де­ля­лись на сев. и юж. груп­пы; позд­нее юж. груп­па рас­па­лась на вос­точ­ную и за­пад­ную. В уточ­нён­ной схе­ме, пред­ло­жен­ной А. Н. Са­мой­ло­ви­чем (1922), Т. я. рас­пре­де­ле­ны на 6 групп: р-груп­па, или бул­гар­ская (в неё вклю­чал­ся так­же и чу­ваш­ский язык); д-груп­па, или уй­гур­ская, ина­че се­ве­ро-вос­точ­ная (по­ми­мо др.-уй­гур­ско­го в неё во­шли тув., то­фа­лар­ский, якут., ха­кас­ский язы­ки); тау-груп­па, или кып­чак­ская, ина­че се­ве­ро-за­пад­ная (тат., башк., ка­зах., кирг. язы­ки, алт. яз. и его диа­лек­ты, ка­ра­чае­во-бал­кар­ский язык, ку­мык­ский, крым­ско­та­тар­ский язы­ки); таг-лык-груп­па, или ча­га­тай­ская, ина­че юго-вос­точ­ная (совр. уй­гур­ский язык, узб. яз. без его кып­чак­ских диа­лек­тов); таг-лы-груп­па, или кып­чак­ско-турк­мен­ская (про­ме­жу­точ­ные го­во­ры – хи­вин­ско-уз­бек­ские и хи­вин­ско-сарт­ские, ут­ра­тив­шие са­мо­сто­ят. зна­че­ние); ол-груп­па, ина­че юго-за­пад­ная, или огуз­ская (тур., азерб., туркм. язы­ки, юж­но­бе­реж­ные крым­ско-та­тар­ские диа­лек­ты).

В даль­ней­шем пред­ла­га­лись но­вые схе­мы, в ка­ж­дой из ко­то­рых бы­ла по­пыт­ка уточ­нить рас­пре­де­ле­ние язы­ков по груп­пам, а так­же вклю­чить древ­не­тюрк­ские язы­ки. Так, напр., Г. Й. Рам­стедт вы­де­ля­ет 6 осн. групп: чу­ваш. яз.; якут. яз.; сев. груп­па (по М. Ря­ся­не­ну – сев.-вос­точ­ная), к ко­то­рой от­не­се­ны все Т. я. и диа­лек­ты Ал­тая и при­ле­гаю­щих рай­онов; зап. груп­па (по Ря­ся­не­ну – се­ве­ро-за­пад­ная) – кирг., ка­зах., ка­ра­кал­пак­ский язы­ки, но­гай­ский язык, ку­мык­ский, ка­ра­ча­ев­ский, балк. язы­ки, ка­ра­им­ский язык, тат. и башк. язы­ки, к этой же груп­пе от­не­се­ны и мёрт­вые ку­ман­ский и кып­чак­ский язы­ки; вост. груп­па (по Ря­ся­не­ну – юго-вос­точ­ная) – но­во­уй­гур­ский и уз­бек­ский язы­ки; юж. груп­па (по Ря­ся­не­ну – юго-за­пад­ная) – туркм., азерб., тур. и га­га­уз­ский язы­ки. Не­ко­то­рые вариа­ции по­доб­но­го ти­па схем пред­став­ля­ет клас­си­фи­ка­ция, пред­ло­жен­ная И. Бен­цин­гом и К. Г. Мен­ге­сом. В ос­но­ве клас­си­фи­ка­ции С. Е. Ма­ло­ва ле­жит хро­но­ло­гич. при­знак: все язы­ки де­лят­ся на «ста­рые», «но­вые» и «но­вей­шие».

Прин­ци­пи­аль­но от­ли­ча­ет­ся от пре­ды­ду­щих клас­си­фи­ка­ция Н. А. Бас­ка­ко­ва; со­глас­но его прин­ци­пам, клас­си­фи­ка­ция Т. я. есть не что иное, как пе­рио­ди­за­ция ис­то­рии раз­ви­тия тюрк. на­ро­дов и язы­ков во всём мно­го­об­ра­зии воз­ни­кав­ших и рас­па­дав­ших­ся мел­ких ро­до­вых объ­еди­не­ний пер­во­быт­но­го строя, а за­тем круп­ных пле­мен­ных объ­е­ди­не­ний, ко­то­рые, имея од­но про­ис­хо­ж­де­ние, соз­да­ва­ли общ­но­сти, раз­лич­ные по со­ста­ву пле­мён, а сле­до­ва­тель­но, и по со­ста­ву пле­мен­ных язы­ков.

Рас­смот­рен­ные клас­си­фи­ка­ции, при всех их не­дос­тат­ках, по­мог­ли вы­явить груп­пы Т. я., ге­не­ти­че­ски свя­зан­ных наи­бо­лее близ­ко. Обос­но­ва­но осо­бое вы­де­ле­ние чу­ваш. и якут. язы­ков. Для раз­ра­бот­ки бо­лее точ­ной клас­си­фи­ка­ции не­об­хо­ди­мо рас­ши­ре­ние на­бо­ра диф­фе­рен­ци­аль­ных при­зна­ков с учё­том чрез­вы­чай­но слож­но­го ди­ал. чле­не­ния Т. я. Наи­бо­лее об­ще­при­ня­той схе­мой клас­си­фи­ка­ции при опи­са­нии отд. Т. я. ос­та­ёт­ся схе­ма, пред­ло­жен­ная А. Н. Са­мой­ло­ви­чем.

Ти­по­ло­ги­че­ски Т. я. от­но­сят­ся к агг­лю­ти­на­тив­ным язы­кам. Ко­рень (ос­но­ва) сло­ва, не бу­ду­чи отя­го­щён класс­ны­ми по­ка­за­те­ля­ми (класс­но­го де­ле­ния имён су­ще­ст­ви­тель­ных в Т. я. нет; см. Клас­сы имен­ные), в им. п. мо­жет вы­сту­пать в чис­том ви­де, бла­го­да­ря че­му ста­но­вит­ся ор­га­ни­зую­щим цен­тром всей па­ра­диг­мы скло­не­ния. Ак­си­аль­ная струк­ту­ра па­ра­диг­мы, т. е. та­кая, в ос­но­ве ко­то­рой ле­жит один струк­тур­ный стер­жень, ока­за­ла влия­ние на ха­рак­тер фо­не­тич. про­цес­сов (тен­ден­ция к со­хра­не­нию чёт­ких гра­ниц ме­ж­ду мор­фе­ма­ми, пре­пят­ст­вие к де­фор­ма­ции са­мой оси па­ра­диг­мы, к де­фор­ма­ции ос­но­вы сло­ва и т. д.). Спут­ни­ком агг­лю­ти­на­ции в Т. я. яв­ля­ет­ся син­гар­мо­низм.

На­ли­чие гар­мо­нии глас­ных и свя­зан­ное с ней про­ти­во­пос­тав­ле­ние пе­ред­не­языч­ных со­глас­ных зад­нея­зыч­ным, от­сут­ст­вие в ис­кон­но тюрк. сло­вах со­че­та­ний не­сколь­ких со­глас­ных в на­ча­ле сло­ва, на сты­ках мор­фем или в аб­со­лют­ном ис­хо­де сло­ва, осо­бая ти­по­ло­гия сло­гов обу­слов­ли­ва­ют от­но­сит. про­сто­ту ди­ст­ри­бу­тив­ных от­но­ше­ний фо­нем в тюрк. язы­ках.

Бо­лее по­сле­до­ва­тель­но про­яв­ля­ет­ся в Т. я. гар­мо­ния по при­зна­ку па­ла­тально­сти-не­па­ла­таль­но­сти; ср. тур. ev-ler-in-de ‘в их домах’, ка­ра­чае­во-балк. «бар-ай-ым» ‘пой­ду-ка’ и т. п. Губ­ной син­гар­мо­низм в разл. Т. я. раз­вит в раз­ной сте­пе­ни.

Су­ще­ст­ву­ет ги­по­те­за о на­ли­чии для ран­не­го об­ще­тюрк­ско­го со­стоя­ния 8 глас­ных фо­нем, ко­то­рые мог­ли быть крат­ки­ми и дол­ги­ми: а, ə, о, у, ө, ү, ы, и. Спор­ным яв­ля­ет­ся во­прос, бы­ло ли в Т. я. за­кры­тое «е». Ха­рак­тер­ной осо­бен­но­стью даль­ней­ше­го из­ме­не­ния др.-тюрк. во­ка­лиз­ма яв­ля­ет­ся ут­ра­та дол­гих глас­ных, ох­ва­тив­шая боль­шин­ст­во Т. я. Они в осн. со­хра­ни­лись в якут., туркм., ха­ладж­ском язы­ках; в др. Т. я. со­хра­ни­лись лишь их отд. ре­лик­ты.

В тат., башк. и др.-чу­ваш. язы­ках про­изо­шёл пе­ре­ход «а» в пер­вых сло­гах мн. слов в ла­биа­ли­зо­ван­ное, ото­дви­ну­тое на­зад а°; ср. *«ка­ра» ‘чёрный’, др.-тюрк., ка­зах. «қа­ра» – тат. «кåра»; *«ат» ‘ло­шадь’, др.-тюрк., тур., азерб., ка­зах. «ат» – тат., башк. «а°т», и т. д. Про­изошёл так­же пе­ре­ход «а» в ла­биа­ли­зо­ван­ное «о», ти­пич­ный для узб. язы­ка; ср. *«баш» ‘голова’ – узб. «бош». От­ме­ча­ет­ся ум­ла­ут «а» под влия­ни­ем «и» сле­дую­ще­го сло­га в уй­гур­ском яз. («ети» ‘его лошадь’ вме­сто «аты»); со­хра­ни­лось крат­кое ə в азерб. и но­во­уй­гур­ском язы­ках (ср. *кəл- ‘приходи’, азерб. гəл'-, уй­гур­ское кəл-), то­гда как ə>«е» в боль­шин­ст­ве Т. я. (ср. тур. gel-, но­гай­ское, алт., кирг. кел- и пр.). Для тат., башк., ха­кас. и от­час­ти чу­ваш. язы­ков ха­рак­те­рен пе­ре­ход «э»>«и»; ср. *«əт» ‘мясо’ – тат. «ит». В ка­зах., ка­ра­калп., но­гай­ском и ка­ра­чае­во-бал­кар­ском язы­ках от­ме­ча­ет­ся ди­фтон­го­ид­ное про­из­но­ше­ние (см. Ди­фтонг) не­ко­то­рых глас­ных в на­ча­ле сло­ва, в тув. и то­фа­лар­ском язы­ках – на­ли­чие фа­рин­га­ли­зов. глас­ных.

Т. н. огуз­ские язы­ки до­пус­ка­ют звон­кие смыч­ные в ан­лау­те; кып­чак­ские язы­ки до­пус­ка­ют смыч­ные в этой по­зи­ции, но глу­хие смыч­ные пре­об­ла­да­ют.

В про­цес­се из­ме­не­ний со­глас­ных в Т. я. зву­ки с бо­лее или ме­нее слож­ной ар­ти­ку­ля­ци­ей под­вер­га­лись уп­ро­ще­нию или пре­вра­ща­лись в зву­ки др. ка­че­ст­ва: ис­чез­ли би­ла­те­раль­ный «л» и меж­зуб­ный «з»; ве­ляр­ный «к» в ря­де язы­ков пре­вра­тил­ся в обыч­ный сред­не­языч­ный «к» или «х» (ср. *«ка­ра» ‘чёрный’, ор­хон­ское «ка­ра», ка­зах., ка­ра­калп., ка­ра­чае­во-балк., уй­гур­ское «ка­ра» – тур. kara, чу­ваш. «ху­ра»). Рас­про­стра­не­ны слу­чаи оз­вон­че­ния со­глас­ных в ин­тер­во­каль­ной по­зи­ции (ха­рак­тер­ные для чу­ваш. яз. и в осо­бен­но­сти для Т. я. Си­би­ри), мно­го­числ. ас­си­ми­ля­ции со­глас­ных, осо­бен­но в аф­фик­сах, пе­ре­ход «к»>«ч» и «т»>«ч» пе­ред глас­ны­ми пе­ред­не­го ря­да (ср. в диа­лек­тах азерб., тур., уй­гур­ско­го язы­ков: «чим»<«ким» ‘кто’). На­блю­дае­мое во мно­гих Т. я. из­ме­не­ние на­чаль­но­го й- в аф­фри­ка­ту так­же объ­яс­ня­ет­ся внутр. за­ко­но­мер­но­стя­ми раз­ви­тия Т. я. Ср. *«йəр» ‘земля’, азерб. «йəр», кирг. «жер» (где «ж» обо­зна­ча­ет звон­кую аф­фри­ка­ту), ха­кас. «чир», тув. «чер». В др. слу­ча­ях из­ме­не­ния зву­ков мо­гут воз­ни­кать под воз­дей­ст­ви­ем со­сед­них не­родств. язы­ков: та­ко­вы ра­ди­каль­ное из­ме­не­ние тюрк. кон­со­нан­тиз­ма в якут­ском, а так­же в из­вест­ной ме­ре в чу­ваш­ском, по­яв­ле­ние при­ды­хат. смыч­ных в не­ко­то­рых Т. я. Кав­ка­за и Си­би­ри.

Ка­те­го­рия име­ни во всех Т. я., кро­ме якут­ско­го, име­ет 6 па­де­жей. Им. п. не мар­ки­ро­ван, род. п. оформ­ля­ет­ся по­ка­за­те­ля­ми -ын/-ин, -ың /-иң , вин. п. – -ы/-и, -ны/-ни (в не­ко­то­рых язы­ках на­ли­че­ст­ву­ют аф­фик­сы род. п. и вин. п. с на­чаль­ным -н), дат.-на­пра­вит. п. – -қа/-гə, -а/-ə, ме­ст­ный п. – -та/-тə, -да/-дə, ис­ход­ный п. – -тан/-тəн, -дан/-дəн; в язы­ках, где раз­ви­ты про­цес­сы ас­си­ми­ля­ции, име­ют­ся ва­ри­ан­ты аф­фик­са род. п. -тың/-дың, аф­фик­са вин. п. -ты/-ды и т. п. В чу­ваш. яз. в ре­зуль­тате ро­та­циз­ма -з- в ин­тер­во­каль­ном по­ло­же­нии воз­ник­ли ва­ри­ан­ты ис­ход­но­го и ме­ст­ного па­де­жей -ра и -ран; дат.-вин. п. в этом язы­ке со­вме­щён в од­ном по­ка­за­те­ле -а/-е, -на/-не.

Во всех Т. я. мн. ч. вы­ра­жа­ет­ся при по­мо­щи аф­фик­са -лар/-лə р, за ис­клю­че­ни­ем чу­ваш. яз., где эту функ­цию име­ет аф­фикс -сем. Ка­те­го­рия по­сес­сив­но­сти пе­ре­да­ёт­ся при по­мо­щи сис­те­мы лич­ных аф­фик­сов, при­сое­ди­няе­мых к ос­но­ве.

В со­став чис­ли­тель­ных вхо­дят лек­сич. еди­ни­цы для обо­зна­че­ния чи­сел пер­во­го де­сят­ка, для чи­сел 20, 30, 40, 50, 100, 1000; для чи­сел 60, 70, 80 и 90 упот­реб­ля­ют­ся слож­ные сло­ва, пер­вая часть ко­то­рых пред­став­ля­ет фо­не­ти­че­ски ви­до­из­ме­нён­ные на­зва­ния со­от­вет­ст­вую­щих еди­ниц пер­во­го де­сят­ка. В не­ко­то­рых Т. я. об­ра­зо­ва­лась иная сис­те­ма обо­зна­че­ния де­сят­ков по схе­ме «на­зва­ние еди­ни­цы пер­во­го де­сят­ка + "он" ‘десять’»; ср. ха­кас. алт-он ‘шестьдесят’, якут. түөрт yон ‘сорок’.

Ука­зат. ме­сто­име­ния в Т. я. от­ра­жа­ют 3 пла­на рас­по­ло­же­ния пред­ме­тов в про­стран­ст­ве: бли­жай­ший к го­во­ря­ще­му (напр., тур. bu, чу­ваш. «ку» ‘этот’), бо­лее уда­лён­ный (тур. ṣu, кирг. «ошол» ‘вот тот’), наи­бо­лее уда­лён­ный (тур. «о», кирг. «ал» ‘тот’).

Па­ра­диг­ма лич­ных ме­сто­име­ний вклю­ча­ет фор­мы трёх лиц ед. ч. и мн. ч.; при их скло­не­нии в ря­де язы­ков про­исхо­дят из­ме­не­ния глас­но­го ос­но­вы в дат.-на­пра­вит. па­де­же ед. ч.; ср. тур. ben ‘я’ – bana ‘мне’, кирг. «мен» ‘я’ – «ма­га» ‘мне’ и т. д.

Су­ще­ст­ву­ет 2 ос­но­вы во­про­сит. ме­сто­име­ний; ср. узб., но­гай­ское «ким» ‘кто’, «ким­лар» ‘кто’ (по от­но­ше­нию к ли­цам), «ни­ма» ‘что’, «ни­ма­лар» ‘что’, но­гай­ское «не» ‘что’ (по от­но­ше­нию к пред­ме­там).

В ос­но­ве воз­врат­ных ме­сто­име­ний ле­жат са­мо­сто­ят. име­на су­ще­ст­ви­тель­ные. Напр. «өз» ‘нут­ро, сердцевина’ (в боль­шин­ст­ве язы­ков), азерб., кирг. «өзүм» ‘я сам’; в шор­ском, ха­кас., тув., алт. и то­фа­лар­ском язы­ках со­от­вет­ст­вен­но ис­поль­зу­ет­ся сло­во со зна­че­ни­ем ‘тело’ (ср. шор­ское «по­зым», тув. «бо­дум», алт. «бojым» ‘я сам’), в якут. яз. – сло­во «бэ­эй­ээ» ‘тело’ («бэй­эм» ‘я сам’), в тур. и га­га­уз­ском язы­ках – сло­во kendi (тур. kendim ‘я сам’) и т. д.

В сис­те­ме спря­же­ния гла­го­ла ак­туа­ли­зу­ют­ся 2 ти­па лич­ных окон­ча­ний. Пер­вый тип – фо­не­ти­че­ски ви­до­из­ме­нён­ные лич­ные ме­сто­име­ния – вы­сту­па­ет при спря­же­нии гла­го­лов в наст. и буд. вр., а так­же в пер­фек­те и плю­ск­вам­пер­фек­те. Вто­рой тип окон­ча­ний, свя­зан­ный с при­тя­жат. аф­фик­са­ми, ис­поль­зу­ет­ся в прош. вр. на -ды и ус­лов­ном на­кло­не­нии.

Наи­бо­лее рас­про­стра­не­на фор­ма наст. вр. на -а, имею­щая ино­гда и зна­че­ние буд. вр. (в тат., башк., ку­мык­ском, крым­ско­-та­тар­ском язы­ках, в Т. я. Ср. Азии, диа­лек­тах та­тар Си­би­ри). Во всех Т. я. име­ет­ся фор­ма наст.-буд. вре­ме­ни на -ар/-ыр. Для тур. яз. ха­рак­тер­на фор­ма наст. вр. на -уоr, для туркм. яз. – на -йар. Фор­ма наст. вр. дан­но­го мо­мен­та на -мак­та/-мах­та/-мок­да встре­ча­ет­ся в тур., азерб., узб., крым­ско-та­тарском, туркм., уй­гур­ском, ка­ра­калп. язы­ках. В Т. я. про­яв­ля­ет­ся тен­ден­ция к соз­да­нию осо­бых форм наст. вр. дан­но­го мо­мен­та, об­ра­зуе­мых по мо­де­ли «дее­при­ча­стие на а- или -ып + фор­ма наст. вр. оп­ре­де­лён­ной груп­пы вспо­мо­гат. гла­го­лов».

Об­ще­тюрк­ская фор­ма прош. вр. на -ды от­ли­ча­ет­ся се­ман­тич. ём­ко­стью и ви­до­вой ней­траль­но­стью. В раз­ви­тии Т. я. по­сто­ян­но про­яв­ля­лась тен­ден­ция к соз­да­нию прош. вре­мён с ви­до­вы­ми зна­че­ния­ми, в осо­бен­но­сти обо­зна­чаю­щих дли­тель­ное дей­ст­вие в про­шлом (ср. не­оп­ре­де­лён­ный им­пер­фект ти­па ка­ра­им­ско­го «алыр едим» ‘я брал’). Во мно­гих Т. я. (в осн. кып­чак­ских) су­ще­ст­ву­ет пер­фект, об­ра­зуе­мый пу­тём при­сое­ди­не­ния лич­ных окон­ча­ний 1-го ти­па (фо­не­ти­че­ски ви­до­из­ме­нён­ных лич­ных ме­сто­име­ний) к при­час­тию на -кан/-ган. Эти­мо­ло­ги­че­ски родств. фор­ма на -ан су­ще­ст­ву­ет в туркм. яз. и на -ны – в чуваш. яз. В язы­ках огуз­ской груп­пы рас­про­стра­нён пер­фект на -мыш, в якут. яз. эти­мо­ло­ги­че­ски родств. фор­ма на -быт. Плю­ск­вам­пер­фект име­ет ту же ос­но­ву, что и пер­фект, со­че­тае­мую с фор­ма­ми ос­нов прош. вр. вспо­мо­гат. гла­го­ла «быть».

Во всех Т. я., кро­ме чу­ваш. яз., для буд. вр. (наст.-буд.) су­ще­ст­ву­ет по­ка­за­тель -ыр/-ар. Для огуз­ских язы­ков ха­рак­тер­на фор­ма бу­ду­ще­го ка­те­го­ри­че­ско­го вре­ме­ни на -ад­жак/-ачак, она рас­про­стра­не­на так­же в не­ко­то­рых язы­ках юж. ареа­ла (узб., уй­гур­ском).

По­ми­мо изъ­я­ви­тель­но­го, в Т. я. име­ют­ся же­лат. на­кло­не­ние с наи­бо­лее рас­про­стра­нён­ны­ми по­ка­за­те­ля­ми -гай (для кып­чак­ских язы­ков), -а (для огуз­ских язы­ков), по­ве­ли­тель­ное со сво­ей па­ра­диг­мой, где чис­тая ос­но­ва гла­го­ла вы­ра­жа­ет по­ве­ле­ние, об­ра­щён­ное ко 2-му ли­цу ед. ч., ус­лов­ное, имею­щее 3 мо­де­ли об­ра­зо­ва­ния с осо­бы­ми по­ка­за­те­ля­ми [-са (для боль­шин­ст­ва язы­ков), -cap (в ор­хон­ских, др.-уй­гур­ских па­мят­ни­ках, а так­же в тюрк. тек­стах 10–13 вв. из Вост. Тур­ке­ста­на, из совр. язы­ков в фо­не­ти­че­ски транс­фор­ми­ров. ви­де со­хра­ни­лась толь­ко в якут­ском), -сан (в чу­ваш. яз.)]; дол­жен­ст­во­ват. на­кло­не­ние встре­ча­ет­ся гл. обр. в язы­ках огуз­ской груп­пы (ср. азерб. «кəлмəлиjeəм» ‘я дол­жен прийти’).

Т. я. име­ют дей­ст­ви­тель­ный (сов­па­даю­щий с ос­но­вой), стра­да­тель­ный (по­ка­за­тель -л, при­сое­ди­няе­мый к ос­но­ве), воз­врат­ный (по­ка­за­тель -н), вза­им­ный (по­ка­за­тель -ш) и по­ну­ди­тель­ный (по­ка­за­те­ли раз­но­об­раз­ны, наи­бо­лее час­ты -дыр/-тыр, -т, -ыз, -гыз) за­ло­ги.

Гла­голь­ная ос­но­ва в Т. я. ин­диф­фе­рент­на к вы­ра­же­нию ви­да. Ви­до­вые от­тен­ки мо­гут иметь отд. вре­менны́е фор­мы, а так­же осо­бые слож­ные гла­го­лы, ви­до­вую ха­рак­те­ри­сти­ку ко­то­рым при­да­ют вспо­мо­гат. гла­го­лы.

От­ри­ца­ние в Т. я. име­ет разл. по­ка­зате­ли для гла­го­ла (аф­фикс -ма<-ба) и име­ни (сло­во «дей­ил» ‘нет’, ‘не име­ется’ для огуз­ских язы­ков, «эмес» в том же зна­че­нии для кып­чак­ских язы­ков).

Мо­де­ли об­ра­зо­ва­ния осн. ти­пов сло­во­со­че­та­ний (как ат­ри­бу­тив­ных, так и пре­ди­ка­тив­ных) в Т. я. еди­ны: за­ви­си­мый член пред­ше­ст­ву­ет глав­но­му. Ха­рак­тер­ная син­так­сич. ка­те­го­рия в Т. я. – иза­фет: этот тип от­но­ше­ний ме­ж­ду дву­мя име­на­ми про­ни­зы­ва­ет всю струк­ту­ру тюрк. язы­ков.

Имен­ной или гла­голь­ный тип пред­ло­же­ния в Т. я. оп­ре­де­ля­ет­ся ха­рак­те­ром грам­ма­тич. вы­ра­же­ния ска­зуе­мо­го. Мо­дель про­сто­го имен­но­го пред­ло­же­ния, в ко­то­ром пре­ди­ка­тив­ность вы­ра­жа­ет­ся ана­ло­га­ми связ­ки (аф­фик­са­ми ска­зуе­мо­сти, лич­ны­ми ме­сто­име­ния­ми, разл. пре­ди­ка­тив­ны­ми сло­ва­ми), яв­ля­ет­ся об­ще­тюрк­ской. Ко­ли­че­ст­во объ­е­ди­няю­щих Т. я. ти­пов гла­голь­но­го пред­ло­же­ния с мор­фо­ло­гич. опор­ным чле­ном от­но­ситель­но не­ве­ли­ко (фор­ма прош. вр. на -ды, наст.-буд. вре­мя на -а); боль­шин­ст­во ти­пов гла­голь­но­го пред­ло­же­ния скла­ды­ва­лось в зо­наль­ных общ­но­стях (ср. за­кре­пив­ший­ся за кып­чак­ским ареа­лом тип гла­голь­но­го пред­ло­же­ния с фор­ми­рую­щим чле­ном на -ган или тип с фор­ми­рую­щим чле­ном на -мыш, свой­ст­вен­ный огуз­ско­му ареа­лу, и т. п.). Про­стое пред­ло­же­ние в Т. я. – пре­об­ла­даю­щая син­так­сич. струк­ту­ра; оно стре­мит­ся вклю­чить в се­бя та­кие за­ме­ни­те­ли при­да­точ­ных пред­ло­же­ний, струк­ту­ра ко­то­рых не про­ти­во­ре­чи­ла бы пра­ви­лам его по­строе­ния. Разл. под­чи­нит. от­но­ше­ния пе­ре­да­ют­ся при­ча­ст­ны­ми, дее­при­ча­ст­ны­ми, гла­голь­но-имен­ны­ми кон­ст­рук­ция­ми. В строе Т. я. бы­ли за­ло­же­ны ус­ло­вия и для раз­ви­тия со­юз­ных пред­ло­же­ний. В раз­ви­тии слож­ных пред­ло­же­ний со­юз­но­го ти­па сыг­ра­ло из­вест­ную роль влия­ние араб. и перс. язы­ков. По­сто­ян­ный кон­такт но­си­те­лей тюрк. язы­ков с рус­ски­ми так­же спо­соб­ст­во­вал раз­ви­тию со­юз­ных средств (напр., в тат. яз.).

В сло­во­об­ра­зо­ва­нии Т. я. пре­об­ла­да­ет аф­фик­са­ция. Су­ще­ст­ву­ют так­же спо­со­бы ана­ли­тич. сло­во­об­ра­зо­ва­ния: пар­ные име­на, ре­ду­п­ли­ка­ция, со­став­ные гла­го­лы и т. д. (см. Ана­ли­тизм).

Древ­ней­шие па­мят­ни­ки Т. я. да­ти­ру­ют­ся 7 в. (см. Древ­не­тюрк­ские язы­ки). Пись­мен­ность всех Т. я. СССР с кон. 1930 – нач. 1940-х гг. бы­ла ос­но­ва­на на рус. гра­фи­ке, с 1990-х гг. часть Т. я. стран быв. СССР пе­ре­шла на ла­ти­ни­цу. Тур. яз. поль­зу­ет­ся ал­фа­ви­том на лат. ос­но­ве.

Об изу­че­нии Т. я. см. в ст. Тюр­ко­ло­гия.