МА́ЙЯ ЯЗЫКИ́

МА́ЙЯ ЯЗЫКИ́ (май­яс­кие язы­ки, язы­ки майя-ки­че), се­мья ин­дей­ских язы­ков Ме­зо­аме­ри­ки. Рас­про­стра­не­ны в Мек­си­ке, Гва­те­ма­ле и Бе­ли­зе, не­боль­шое чи­сло го­во­ря­щих жи­вёт в Гон­ду­ра­се и Саль­ва­до­ре; см. так­же Майя (груп­па на­ро­дов). Об­щее чис­ло го­во­ря­щих ок. 6 млн. чел. (кон. 20 – нач. 21 вв., оцен­ка); наи­бо­лее круп­ные язы­ки – юка­тек­ский (ок. 800 тыс. го­во­ря­щих) и ки­че (ок. 1 млн.).

Ге­не­тич. свя­зи М. я. с др. язы­ка­ми не ус­та­нов­ле­ны. По дан­ным ле­кси­ко­ста­ти­сти­ки (Т. Ка­уф­ман, 1974), рас­пад яз. про­то­майя да­ти­ру­ет­ся 22 в. до н. э. Тра­ди­ци­он­но к май­яс­кой се­мье от­но­сят 30 жи­вых язы­ков и неск. мёрт­вых [в т. ч. ко­ло­ни­аль­ные язы­ки (из­вест­ные по ис­точ­ни­кам 16–17 вв.)]. Её об­ра­зу­ют 7 вет­вей. В уа­стек­скую ветвь вхо­дят уа­стек­ский яз. (шта­ты Сан-Лу­ис-По­то­си и Ве­рак­рус, Мек­си­ка) и вы­мер­ший чи­ко­му­сель­тек (штат Чья­пас). Юка­тек­ская ветвь вклю­ча­ет язы­ки юка­тек­ский (шта­ты Кин­та­на-Роо, Кам­пе­че и Юка­тан), ла­кан­дон (штат Чья­пас), ица (деп-т Эль-Пе­тен, Гва­те­ма­ла) и мо­пан (Бе­лиз, Гва­те­ма­ла). Цель­таль­ская ветвь вклю­ча­ет язы­ки цель­таль и цо­циль (оба – в шта­те Чья­пас). Чоль­ская ветвь со­сто­ит из язы­ков чоль (штат Чья­пас), чон­таль (штат Та­ба­ско), чор­ти (Гва­те­ма­ла), ко­ло­ни­аль­но­го чоль­ти и мёрт­во­го ие­ро­гли­фич. майя (см. Майя пись­мо); пос­лед­ние три язы­ка об­на­ру­жи­ва­ют спе­ци­фич. род­ст­во друг с дру­гом. Кан­хо­баль­ская ветвь вклю­ча­ет язы­ки ака­тек, кан­хо­баль, мо­чо (мо­то­синт­лек), ту­сан­тек, ха­каль­тек (поп­ти), чух (все – в деп-те Уэу­эте­нан­го, Гва­те­ма­ла) и то­хо­ла­баль (штат Чья­пас). К вет­ви ки­че от­но­сят­ся язы­ки ки­че, ачи, как­чи­кель, кек­чи, по­ко­мам, по­ком­чи, са­ка­пуль­тек, си­па­ка­пен­се, ус­пан­тек, цу­ту­хиль (все – в Гва­те­ма­ле). В ветвь мам вхо­дят язы­ки мам, ау­а­ка­тек, ишиль и те­ко (все – в Гва­те­ма­ле). Уа­стек­ская ветвь (рас­пав­шая­ся 10 ве­ков на­зад) ге­не­ти­чес­ки про­ти­во­по­став­ле­на всем дру­гим М. я. Чоль­ские язы­ки (раз­де­лив­шие­ся 14 ве­ков на­зад) осо­бен­но родст­вен­ны цель­таль­ским (рас­па­лись так­же 14 ве­ков на­зад); эти две вет­ви об­ра­зу­ют цель­таль-чоль­скую груп­пу (раз­де­ли­лась 19 ве­ков на­зад), ко­то­рую вме­сте с кан­хо­баль­ски­ми язы­ка­ми (рас­па­лись 21 век на­зад) объе­ди­ня­ют в зап. груп­пу М. я. (рас­па­лась 30 ве­ков на­зад). Не­ко­то­рые ис­сле­до­ва­те­ли ос­па­ри­ва­ют при­над­леж­ность кан­хо­баль­ских язы­ков к зап. груп­пе. Язы­ки мам (раз­де­ли­лись 26 ве­ков на­зад) осо­бен­но род­ст­вен­ны язы­кам ки­че (так­же раз­де­ли­лись 26 ве­ков на­зад) и об­ра­зу­ют вме­сте с ни­ми вост. груп­пу М. я. (рас­па­лась 34 ве­ка на­зад). Мно­гие из М. я. име­ют силь­но раз­ли­чаю­щие­ся ре­гио­наль­ные ва­ри­ан­ты. Ки­че и ачи, как­чи­кель и цу­ту­хиль, а так­же мо­чо и ту­сан­тек ино­гда рас­смат­ри­ва­ют как диа­лек­ты.

На основании анализа протословаря высказано предположение, что пра­ро­ди­на М. я. рас­по­ла­га­лась в го­рах Сьер­ра-де-лос-Ку­чу­ма­та­нес (Гва­те­ма­ла). Линг­ви­стич. дан­ные по­ка­зы­ва­ют, что но­си­те­ли про­то­майя за­ни­ма­лись сель­ским хо­зяй­ст­вом (вы­ра­щи­ва­ли ма­ис, фа­соль и пе­рец чи­ли). Име­ет­ся зна­чит. чис­ло за­им­ст­во­ва­ний ме­ж­ду М. я. и ми­хе-со­ке язы­ка­ми, а так­же за­им­ст­во­ва­ний из майя в язы­ках шин­ка. М. я. вхо­дят в т. н. ме­зо­аме­ри­кан­ский язы­ко­вой со­юз.

В клас­сич. пе­ри­од (сер. 3 – ру­беж 9–10 вв.) язы­ки чоль­ской вет­ви име­ли осо­бый пре­стиж­ный ста­тус, оче­вид­но, свя­зан­ный с тем, что на ос­но­ве языка этой ветви бы­ла соз­да­на ие­рог­ли­фич. пись­мен­ность майя. В пост­клас­сич. пе­ри­од в низ­мен­но­стях ста­тус пре­стиж­но­го язы­ка за­кре­пил­ся за юка­тек­ским, а в Гор­ной Гва­те­ма­ле – за ки­че. Ми­гра­ция уа­стек­ско­го яз. на се­вер, ве­ро­ят­но, про­изош­ла так­же в постклас­сич. пе­ри­од.

Для протомайя реконструируется 26 согласных фонем (*p, *ɓ, *t, *t’, *t^j, *t^j’, *k, *k’, *q, *q’, *ts, *ts’, *tʃ , *tʃ ’, *ʔ , *s, *ʃ, *χ, *h, *m, *n, *ŋ, *r, *l, *j, *w) и 5 глас­ных (*i, *e, *a, *o, *u). Пред­по­ло­жи­тель­но вос­ста­нав­ли­ва­ет­ся 10 про­со­ди­че­ских ва­ри­ан­тов гласных фонем, пред­став­ляю­щих со­бой ком­би­на­ции сле­дую­щих при­зна­ков: трёх сте­пе­ней дол­го­ты, гор­тан­ной смыч­ки, ла­рин­галь­ной (h) и ве­ляр­ной (χ) фри­ка­тив­ных; ср. *qa:ʔŋ ‘си­де­нье’ и *qaʔhŋ ‘го­во­рить, кри­чать’. Ба­зо­вым яв­ля­ет­ся про­ти­во­по­став­ле­ние меж­ду глот­та­ли­зо­ван­ны­ми (аб­руп­тив­ны­ми) и не­глот­та­ли­зо­ван­ны­ми со­глас­ны­ми. Во всех М. я. сохраняется имплозивный ɓ, в некоторых (напр., в мопан) развились имплозивные ɗ и ʛ. В ря­де язы­ков раз­вил­ся глот­та­ли­зо­ван­ный p’, а в мо­пан – им­пло­зив­ный d". Со­глас­ные *t^j и *t^j’ ут­ра­ти­лись во всех М. я., а *ŋ и *r – в боль­шин­ст­ве из них. В отд. язы­ках по­яви­лась 6-я глас­ная – i, воз­ник­ли тоно­вые про­ти­во­пос­тав­ле­ния (в юка­тек­ском и др.; см. Тон) или про­ти­во­пос­тав­ле­ния «на­пря­жён­ный – не­на­пря­жён­ный глас­ный». В ря­де язы­ков раз­ви­лись рет­ро­флекс­ные tʂ и ʂ . Струк­ту­ра не­грам­ма­тич. мор­фе­мы «со­глас­ный+глас­ный+со­глас­ный», при­чём ос­но­вы с глот­таль­ной смыч­кой в на­ча­ле ве­дут се­бя осо­бым об­ра­зом с мор­фо­но­ло­гич. точ­ки зре­ния. Чис­ло двух­слож­ных мор­фем ис­клю­чи­тель­но ма­ло.

М. я. – агг­лю­ти­на­тив­ные язы­ки, с эле­мен­та­ми уме­рен­но­го по­ли­син­те­тиз­ма. Наи­бо­лее рас­про­стра­нён­ный по­ря­док слов – «ска­зуе­мое + пря­мое до­пол­не­ние + под­ле­жа­щее». При­тя­жат. кон­струк­ция уст­рое­на сле­дую­щим об­ра­зом: «его-хвост ягу­ар» в смыс­ле ‘хвост ягуа­ра’. Ши­ро­ко ис­поль­зу­ют­ся ре­ля­ци­он­ные су­щест­ви­тель­ные ти­па «его-спут­ник та­кой-то» в смыс­ле ‘вме­сте с та­ким-то’, «её-го­ло­ва го­ра» в смы­сле ‘на го­ре’.

М. я. от­но­сят­ся к язы­кам эр­га­тив­но­го строя (субъ­ект не­пе­рех. и объ­ект пе­рех. гла­го­ла мар­ки­ру­ют­ся оди­на­ко­во и от­лич­но от субъ­ек­та пе­ре­ход­но­го). В язы­ках низ­мен­но­стей эр­га­тив­ность – рас­ще­плён­ная. Име­ет­ся слож­ная за­ло­го­вая сис­те­ма, в т. ч. про­дук­тив­ные пас­сив и ме­дио­пас­сив. Ис­поль­зу­ют­ся ан­ти­пас­сив­ные кон­ст­рук­ции с разл. се­ман­ти­кой (до 4 ва­ри­ан­тов); напр., в ие­рог­ли­фич. майя: с уда­ле­ни­ем объ­ек­та – tʃ’okow ‘он рас­сы­пал [в смыс­ле ‘он про­лил (жерт­вен­ную кровь)’]; с ин­кор­по­ра­ци­ей объ­ек­та – tʃ’amaw-k’awiil ‘он ски­пет­ро-брал (в смыс­ле ‘он брал ски­петр’, т. е. ‘взо­шёл на царство’); с вве­де­ни­ем не­пря­мо­го объ­ек­та – ʔu ko:n ti kalal ka­kaw ‘он пил с хмель­ным какао’ (в смыс­ле ‘он пил хмель­ное ка­као’); с эм­фа­ти­за­ци­ей субъ­ек­та – haʔi ʔila:n ‘это же óн уви­дел’. В по­след­нем слу­чае гла­гол ино­гда со­гла­су­ет­ся не с субъ­ек­том, а с объ­ек­том дей­ст­вия. В не­ко­то­рых язы­ках есть ин­ст­ру­мен­таль­ный за­лог, ког­да ин­ст­ру­мент ока­зы­ва­ет­ся пе­ред гла­го­лом и на не­го па­да­ет эм­фа­за; например, в цу­ту­хиль: har a:tʃi ma:tʃat ʃutʃojɓ’e:h ha tʃe:ʔ ‘это же ма­че­те – то, чем че­ло­век сру­бил дерево’. Гла­гол име­ет так­же ка­те­го­рии ви­да, на­кло­не­ния, пе­ре­ход­но­сти-не­пе­ре­ход­но­сти и (в не­ко­то­рых язы­ках) вре­ме­ни. Сре­ди не­пе­рех. гла­го­лов вы­де­ля­ют­ся 2 осо­бых клас­са – гла­го­лы со­стоя­ния (напр., «си­деть») и аф­фек­тив­ные [напр., «тря­стись» (о зем­ле), «кру­жить­ся» (о го­ло­ве)]. М. я. – гео­мет­ри­чес­кие, для них ха­рак­тер­на слож­ная си­сте­ма гла­го­лов со­стоя­ния с тон­ки­ми семантич. гра­да­ция­ми, ука­зы­ваю­щи­ми на фор­му пред­ме­та и его ори­ен­та­цию; напр., в яз. чоль ʃitil ‘ле­жать ртом вниз’, ekel ‘ле­жать р­том вверх’ (о та­ких пред­ме­тах, как кор­зи­на, ковш, гор­шок). В яз. цо­циль ок. 600 разл. клас­си­фи­ка­то­ров, спе­ци­фи­ци­рую­щих фор­му ис­чис­ляе­мых пред­ме­тов. В М. я. засвидетельствованы уни­каль­ные си­сте­мы цве­тообо­зна­че­ний с осо­бой грам­ма­ти­кой терминов цвета (напр., в яз. цо­циль св. 1 тыс. цветообо­значений): при выборе термина имеют значение не только цвет (в традиц. пони­мании) и оттенки, но также струк­ту­ра цве­то­во­го пят­на, фор­ма, раз­мер и фак­ту­ра объ­ек­та и т. д. Ин­стру­мен­таль­ный суф­фикс вы­ра­жа­ет зна­че­ния не толь­ко ин­ст­ру­мен­та, но и мес­та дей­ст­вия; напр., в яз. чоль: iʔl-iɓ ‘невестка’ (букв. – ‘та, с по­мо­щью ко­го/там, где име­ют детей по жен­ской ли­нии’), wiji­bil ‘кровать’ (букв. – ‘то, с по­мо­щью че­го/там, где спят’).

Со­хра­ни­лось боль­шое чис­ло па­мят­ни­ков иеро­гли­фич. майя до­ко­ло­ни­аль­но­го пе­рио­да. В 16 в. для мно­гих ко­ло­ни­аль­ных М. я. бы­ли раз­ра­бо­та­ны пись­мен­но­сти на лат. гра­фич. ос­но­ве. Наи­бо­лее из­вест­ные лит. па­мят­ни­ки ко­ло­ни­аль­но­го пе­рио­да – кн. «По­поль-вух», дра­ма «Ра­би­наль-Ачи» (обе – на ко­ло­ни­аль­ном ки­че) и т. н. кни­ги чи­лам-ба­лам (на ко­ло­ни­аль­ном юка­тек­ском).

М. я. – од­на из наи­бо­лее изу­чен­ных се­мей ин­дей­ских язы­ков, что свя­за­но в пер­вую оче­редь с на­ли­чи­ем боль­шо­го ко­ли­че­ст­ва до­шед­ших до нас письм. па­мят­ни­ков до­ко­лум­бо­вой и ко­ло­ни­аль­ной эпох, а так­же со­хра­нив­ших­ся язы­ков. Важ­ную роль сы­грал ин­те­рес учё­ных все­го ми­ра к ие­ро­гли­фич. над­пи­сям и к ци­ви­ли­за­ции майя в це­лом. К ко­ло­ни­аль­но­му вре­ме­ни от­но­сят­ся грам­ма­ти­ки П. Бель­тра­на (Пе­ру) для юка­тек­ско­го яз., Ф. Мо­ра­на для чоль­ти, Д. Де Ара для цель­даль (колониального цельталь). М. я. ак­тив­но за­ни­ма­ют­ся амер., мекс., нем. и франц. линг­ви­сты, боль­шой вклад в их изу­че­ние вне­сли Н. К. Ин­гленд, Т. Ка­уф­ман, Л. Кемп­белл, Н. А. Мак-Ку­а­ун (все – США), С. Ле­вин­сон (Ни­дер­лан­ды), К. Ле­ман (Гер­ма­ния), О. Шу­ман (Мек­си­ка). В Гва­те­ма­ле и Мек­си­ке по­яв­ля­ет­ся всё боль­ше ис­сле­до­ва­те­лей М. я., для ко­то­рых они яв­ля­ют­ся род­ны­ми.