Полити́ческая геогра́фия, отрасль общественной географии, изучающая взаимосвязь между политической деятельностью людей и географическим пространством, в котором она осуществляется. Объект исследования политической географии – территориально-политические системы, закономерные сочетания элементов политической деятельности на какой-либо территории (политические и административные границы, центры управления, органы власти, политические партии, общественные движения, электоральные процессы и т. д.). Территориально-политические системы возникают как в юридически установленных границах (государства, их объединения, штаты, провинции или губернии, муниципальные образования и административно-территориальные единицы, избирательные и другие специальные округа, особые экономические зоны и т. п.), так и в границах, не совпадающих с юридически установленными (политико-географические и геополитические регионы).

Истоки политической географии

Политическая география развивается, с одной стороны, на стыке с другими географическими дисциплинами – географией населения и расселения, экономической, социальной и культурной географией, по отдельным направлениям – с отраслями физической географии (например, в изучении международных речных бассейнов – с гидрологией). Поскольку политическая деятельность во многом определяется характером географического пространства во всём его многообразии, политическую географию можно рассматривать как научное направление, синтезирующее знания, добытые другими географическими науками. Формирование территориально-политических систем определяется многими дифференцированными в пространстве факторами, изучаемыми различными отраслями географии: производственными отношениями и типом собственности на экономические ресурсы, специализацией и структурой хозяйства, особенностями расселения населения, его количественными и качественными характеристиками – составом, уровнем и образом жизни, политической культурой и идентичностью; природными условиями конкретной территории. В то же время на каждый из этих факторов значительно влияют политические решения, принимаемые на разных территориальных уровнях.

С другой стороны, политическая география тесно взаимодействует с широким кругом общественных наук – политологией, социологией, историей, экономикой, юридическими дисциплинами. Адаптация теоретических подходов и методов, используемых родственными общественными науками, особенно в политологии и социологии, стала одним из важных трендов развития современной политической географии.

Несмотря на очевидную близость исследовательского поля, долгое время в отечественных и в большей части зарубежных научных публикаций подчёркивалось, что политическую географию принципиально нельзя отождествлять с близкой ей геополитикой, ассоциировавшейся с нацизмом и служившей обоснованием агрессии и территориальной экспансии. Такая позиция основывалась на традиционном разрыве между внутренней и внешней политикой, считавшейся уделом правителей, ведущих политических деятелей и немногих экспертов. Рядовые граждане мало интересовались внешнеполитической сферой, источники их информации о ней были весьма ограниченны, и общественное мнение слабо влияло на внешнюю политику. Ныне многие авторы полагают, что благодаря новым междисциплинарным подходам этот разрыв преодолён.

Принято считать, что начало «научной», не описательной политической географии положила книга германского географа Ф. Ратцеля «Политическая география» («Politische Geographie», 1897). В дальнейшем западная политическая география знала периоды подъёма и относительного упадка. Общественный и научный интерес к дисциплине оживлялся по окончании обеих мировых войн, порождавших важные территориально-политические проблемы, требовавшие участия географов. Затем наступали периоды застоя, как, например, в 1960–1970 гг., когда почти не появлялось крупных работ, способствовавших её теоретическому обновлению.

«Новая политическая география»

Переломными в развитии политической географии стали конец 1970-х – начало 1980-х гг., начиная с которых развитие дисциплины стабилизировалось, она получила более широкое признание и в географическом сообществе, и в общественных науках. Формирование т. н. новой политической географии на Западе стало реакцией на новые запросы и сдвиги в западном обществе, порождённые ускорением процессов глобализации и затронувшие структуру, организацию и размещение производства, региональное развитие, социальные отношения, условия и образ жизни, этические приоритеты и ценности, политические предпочтения избирателей. Для «новой политической географии» характерны внимание к теории, более тесные связи с общественной практикой и другими социальными науками, широта и характер проблематики.

В тот же период политико-географические исследования появились и в других регионах мира – в ряде стран Латинской Америки, Азии и Африки. Возникли ныне высокорейтинговые международные научные журналы, специализированные лаборатории, комиссии в международных и национальных научных союзах, в том числе комиссия по политической географии Международного географического союза. В соответствии с планами этой комиссии и других ассоциаций организуются регулярные конференции.

Крупной общетеоретической проблемой «новой политической географии» стала оценка влияния важнейших акторов на развитие территориально-политических систем разного уровня, а следовательно, взаимосвязи глобальных, региональных и локальных процессов и масштабов политико-географических исследований. Британский географ П. Тейлор выделил три основных масштаба в политической географии: 1) глобальный, на котором и происходят главные экономические и иные процессы, предопределяющие жизнь людей; 2) национально-государственный, или идеологический, опосредующий восприятие человеком реального мира, развивающегося по глобальным закономерностям. На этом уровне государственные власти стремятся принять меры по смягчению глобальных воздействий (например, изменений климата или экономических кризисов) и адаптировать население к мировым процессам; 3) локальный – сфера непосредственного личного опыта каждого человека.

В течение долгого времени основной акцент как в отечественной, так и в зарубежной политической географии делался на уровне государства. В западной политической географии в конце 1980-х – 1990-х гг. развернулась дискуссия о роли государства в обществе и в территориальных системах. В тот период сторонники теории неоклассической политэкономии полагали, что задача государства – обеспечить граждан услугами, которые не могут быть предоставлены на рыночных условиях, и политическая география изучает территориальные различия в потребности и доступности таких услуг. Согласно неолиберальным концепциям, политико-географические исследования должны быть сфокусированы на значении политических факторов в экономической деятельности государства – электоральных интересов различных деятелей или партий, внешнеполитических обстоятельств и т. п., а также на роли центральных и местных властей в урегулировании социальных конфликтов. Исследователи, придерживавшиеся неомарксистских взглядов, считали необходимым изучать прежде всего социальную дифференциацию в расселении, её отражение в общественном сознании и воспроизводство неравенства в интересах капитала, надежно защищённых в представительных и исполнительных органах власти.

Именно неомарксисты были пионерами в изучении процессов глобализации – политико-географических последствий интернационализации производства и капитала на региональном и локальном уровнях. Их изучение в конце 1990-х – 2000-х гг. вошло в мейнстрим политической географии. Одним из главных мотивов политико-географических исследований было ослабление государства и укрепление таких мощных акторов, как транснациональные корпорации, интеграционные объединения над- и субнационального уровня, трансграничные негосударственные организации и общественные движения. Широкую известность получило выражение американского политико-географа Дж. Эгнью «территориальная ловушка» (territorial trap) – неоправданное стремление рассматривать мир как совокупность замкнутых государственными границами территорий, а не как единое и взаимозависимое пространство (Agnew. 1994).

В 2010-х гг. начали усиливаться тенденции деглобализации. Они выражались в росте протекционизма, кризисе международных организаций, изменении ценовых и территориальных пропорций в мировой экономике, попытках ведущих государств жёстко ограничить международную миграцию, в том числе путём возведения тысячекилометровых физических барьеров вдоль границ. В начале 2020-х гг. эти тенденции привели к крупнейшим геополитическим потрясениям, вызванным пандемией коронавируса и спровоцированным ею экономическим кризисом. Они ярко отразились, в частности, в борьбе за репатриацию капитала и производств, установлении новых таможенных барьеров и квот, санкциях и контрсанкциях. Усилились процессы фрагментации мирового политического пространства – оборотной стороны интеграционных процессов: многие регионы мира стали ареной религиозного фундаментализма, сепаратистских, националистических движений, культурного изоляционизма. Беспрецедентные карантинные меры, которые были вынуждены ввести многие страны во время пандемии коронавируса, тесно связаны с жёсткими методами контроля за поведением людей, в том числе за пересечением ими политических и административных границ. В итоге государство укрепило свою роль как главного актора мировой политики, что отразилось в структуре политико-географических исследований на новом витке развития. Однако проблема выбора, соотношения и взаимосвязи масштабов политико-географического анализа сохранила актуальность.

Теоретические основы политической географии

Пространственные уровни политической деятельности органически связала теория мировых систем и длинных циклов мирового развития И. Валлерстайна – П. Тейлора, активно использующаяся в политической географии и современной геополитике. Эти учёные связали геополитические циклы с гегемонией ведущих держав и экономическими циклами Н. Д. Кондратьева. Согласно теории Валлерстайна – Тейлора, единая капиталистическая экономика сложилась благодаря появлению и конкуренции нескольких крупных передовых национальных экономик, ни одна из которых не могла контролировать мировой рынок в одиночку, и формированию трёхзвенной иерархической структуры «центр – полупериферия – периферия». Она обеспечила, с одной стороны, господство стран «центра» над странами «периферии», с другой – гибкость всей конструкции за счёт среднего звена, амортизирующего противостояние между «центром» и «периферией» и комбинирующего в себе признаки того и другого. Важный вывод из теории Валлерстайна – Тейлора – ошибочность взгляда на мировое развитие как на некую единую траекторию, которую рано или поздно должны пройти все страны и районы. Установлено, что прямой зависимости политического развития от хозяйственного нет.

Развивая мысль Валлерстайна и других исследователей о цикличности мирового развития, Тейлор ввёл понятие смены мировых порядков, основанных на лидерстве определённой державы или нескольких держав. По мнению Тейлора, в двух случаях такое лидерство было гегемонией, т. е. носило характер абсолютного доминирования в мировой экономике, политике и идеологии. Гегемония зиждется прежде всего на преимуществе в технологиях и эффективности производства, в том числе монополии в производстве новых продуктов, а также созданных государством-гегемоном торговых преимуществах и господстве в финансовой сфере. Пользуясь своим положением, такое государство делает политически невозможным создание любой коалиции других государств, которая могла бы подорвать его позиции. Оно также продвигает во всём мире внешне привлекательные идеи (например, принцип свободы торговли) и культурные продукты, что укрепляет его гегемонию. По Тейлору, мировых порядков в новейшей истории было всего два, и оба они состояли из последовательных фаз подъёма, расцвета и упадка гегемонии: мировой порядок борьбы за британское наследство (1907–1945) и мировой порядок «холодной войны» (1947–1989), разделённые переходным периодом. Теория Валлерстайна – Тейлора, усовершенствованная их последователями, применима для всех уровней исследования, ибо трёхзвенная пространственная структура носит всеобщий характер.

Теорию мировых систем используют сопряжённо с концепцией географического места и контекстным подходом, предложенным Эгнью, обеспечивающими диалектическую связку глобальных и локальных явлений. Суть идей Эгнью состоит, во-первых, в том, что географическое место (населённый пункт или группа небольших поселений) как первичная ячейка политического пространства служит ареной взаимодействия процессов разного уровня – от глобального до локального. Во-вторых, Эгнью показал, что вариация интенсивности и характера политических процессов по территории зависит от местного контекста – исторических, экономических и иных особенностей места, его связей с другими территориями, определяющихся в том числе положением в системах «центр – периферия» разного уровня. Например, в глобальном и национально-государственном масштабах неблагополучный пригород Парижской или Лондонской городской агломерации находится в стране мирового «центра» и в её собственном «центре», но в локальном масштабе является несомненной периферией.

Каждый город или село имеют неповторимую индивидуальную историю, и каждый её этап наложил отпечаток на развитие места – его экономические функции, основные черты возрастной и социальной структуры населения, его ценностей и политической ориентации, каналы взаимодействия между людьми и т. д. Влияние глобальных или национально-государственных процессов или событий на разные географические места далеко не одинаково. Иными словами, локальные особенности модифицируют воздействие на географическое место факторов более высокого уровня и должны учитываться в качестве независимой переменной в качественных и количественных моделях. Один из наиболее известных примеров – т. н. эффект соседства (neighborhood effect), т. е. повышенная доля голосов за кандидата в избирательном округе, где он родился или работал, и в соседних округах.

Важным направлением политической и социальной географии стал анализ территориальной идентичности, т. е. самоидентификации социальных групп и отдельных людей с определёнными территориями разного масштаба и её влияния на политические процессы, например, голосование на выборах, трансграничную мобильность, на отношение к другим странам и внешней политике государства. В зависимости от социального статуса, возраста, профессии и циклов деятельности (суточных, т. е. передвижения между местом жительства и работы, недельных – от поездок в выходные дни и др.) люди в течение жизни в той или иной степени осваивают определённые пространства. Они ассоциируют себя со своим кварталом, городом, регионом, страной, иногда макрорегионом мира.

Территориальная идентичность по-разному соотносится с этнической, которую также можно назвать территориальной, ибо она связана с представлениями о «своей» этнической территории и её границах. Идентичность зависит от обстоятельств: за границей люди более склонны ощущать себя гражданами своей страны, а в своём регионе – представителями этнической или региональной общности, например, аварцами или даргинцами в Дагестане или казаками на юге России и в других регионах.

Самоидентификация с территорией (территориями) играет важную роль в коллективном и индивидуальном сознании и поведении. «Своя» территория часто обозначается маркерами-символами ещё с древнейших времен. Ныне такими маркерами могут служить флаги и покраска различных объектов в соответствующие цвета, памятники природы и культуры, которые тщательно сохраняются и служат элементом сопротивления нивелирующему влиянию массовой (глобальной) культуры. Обширная политико-географическая литература посвящена кризису идентичности в результате уничтожения исторических культурных ландшафтов или переезда в другую страну или местность.

Значимость разных уровней территориальной идентичности в коллективном и индивидуальном сознании постоянно меняется в зависимости от исторических и политических обстоятельств – социальной практики. В одних случаях доминирует общегосударственная (политическая) идентичность, в других – этническая, в третьих – региональная. Соотношение (иерархия) идентичностей может меняться и в течение жизни человека.

Если часть населения слабо или вовсе не ассоциирует себя со своим государством, а связывает свои мысли и чаяния прежде всего с этнической группой, к которой она принадлежит, и с регионом, в котором сконцентрирована эта группа, возникают угрозы политической целостности страны и предпосылки для возникновения сепаратистских движений. Население большинства стран мира разнородно по этническому, конфессиональному составу и культуре. Территории многих стран сложились сравнительно недавно. В них входят регионы, входившие в другие государства, поэтому жители таких регионов нередко имеют иную, отличную от большинства граждан страны культуру. Государственные рубежи многих развивающихся стран унаследованы от колониального периода, представляют собой бывшие линии разграничения между владениями европейских метрополий и имеют мало общего с этническими и лингвистическими границами. Поэтому государства предпринимают усилия по культивированию общей для всего населения идентичности. В свою очередь, политические силы, заинтересованные в укреплении автономии своего региона от центрального правительства или в сецессии (выходе из состава государства), предпринимают усилия для формирования или укрепления в коллективном сознании ощущения особости исторической судьбы, отличий в языке и культуре – специфической идентичности. На межгосударственном уровне находящиеся у власти силы стремятся легитимизировать в сознании граждан свою внешнюю политику и, в частности, соглашения о создании и функционировании региональных союзов и интеграционных группировок. Власти формируют коллективные представления о внешнем мире – исторической миссии государства, желательных союзниках и угрозах, дружественных и недружественных странах, отношение к связанным с ними историческим событиям. Систему таких представлений ныне называют геополитической картиной, или геополитическим ви́дением мира.

Постоянные изменения геополитической картины привлекли внимание политико-географов. В современной политической географии широкое распространение получила концепция конструирования пространства, основанная на трудах французского философа М. Фуко и английского географа Д. Харви. Её суть состоит в изучении находящихся в распоряжении государств средств для сплочения своих граждан независимо от их этнической или региональной принадлежности и в формировании идентичности и коллективного геополитического видения мира через социальную практику. Общая для граждан страны идентичность укрепляется государством путём социализации подрастающих поколений через системы общего (школьного) и профессионального образования. В учебных курсах истории, географии, литературы распространяется определённая интерпретация событий прошлого, в нужном государству ключе изучается культурное наследие. Большую, часто ведущую роль в конструировании пространства играют средства массовой информации, особенно телевидение, прямо или косвенно контролируемые государством. 

Согласно концепции конструирования пространства, содержание учебных курсов и пособий, характер включённого в них иллюстративного материала – карт, рисунков и фотографий, тексты публикаций в газетах и журналах, скрипты радио- и телепередач, статьи в Интернете рассматриваются как дискурс, влияющий на коллективные социальные представления. Анализируются отбор и подача новостей и других материалов о разных странах и регионах, тональность лексики, встречаемость негативных и позитивных эпитетов и словосочетаний, цветовое решение графиков и карт и т. п. Понятие дискурса было разработано Фуко и означает общественно принятые способы ви́дения и интерпретации окружающего мира, а также действия людей и институциональные формы организации общества, вытекающие из такого видения, – например государственная языковая политика.

Концепция конструирования пространства стимулировала новый интерес к иконографии – системе символов, включающих национальные цвета, флаг, гимн, праздники, парады и фестивали, наиболее значимые для идентичности фигуры политиков и деятелей культуры, памятники природы и культуры и т. п. Понятие иконографии ввёл и впервые анализировал еще в начале 1950-х гг. географ Ж. Готтман (1915–1994), живший и работавший во Франции, США и Великобритании.

Структура политической географии

Структура политической географии постоянно усложняется – в ней появляются всё новые направления. Тем не менее можно выделить несколько крупных и давно сложившихся разделов. В представлениях исследователей их набор может быть разным, но в него, несомненно, входят электоральная география, или география выборов, и исследования границ, или пограничные исследования (border studies).

C электоральной географии началось теоретическое «обновление» политической географии. География выборов опирается на анализ больших массивов доступной и регулярно поступающей информации о результатах голосования в органы представительной власти разных уровней по дробным территориальным единицам. Это дало возможность использовать математико-статистические и особенно геоинформационные методы анализа и визуализации электоральной информации уже на ранних этапах их развития. В современной электоральной географии статистические сведения анализируются в том числе с помощью логит-анализа и других математических моделей в совокупности с социологической информацией – результатами опросов, фокус-групп, интервью, дающими возможность понять мотивацию разных групп избирателей и выявить главные черты региональной политической культуры. Другой важный информационный ресурс – программные документы и выступления партийных лидеров и кандидатов, служащие основой дискурсивного анализа.

В последние годы быстро развиваются исследования границ. Они возникли в лоне политической географии, но стали, по сути, междисциплинарными. Мировые потрясения последних лет с новой силой высветили значимость государственных границ в жизни общества. Пандемия коронавируса привела к закрытию и резкой асимметрии в функциях многих не только государственных рубежей, но и внутренних, административных границ. Серия миграционных кризисов в Европе и других регионах мира дала новый толчок политике секьюритизации, что усилило использование новейших технологий в охране границ и борьбе с нелегальной миграцией.

Согласно современным представлениям, граница – это одновременно саморазвивающийся правовой институт, материальный феномен (пункты перехода и другая инфраструктура), разделительная линия и прилежащее пространство, на которое она влияет, символ и комплекс социальных представлений, связанных с идентичностью. Центральной концепцией в пограничных исследованиях стало понимание границы как сложной социальной категории, результат процесса воспроизводства разграничений разными социальными и политическими силами в ходе их деятельности – социальной практики (bordering). Границы – чрезвычайно динамичный социальный институт: их функции и режим постоянно меняются в зависимости от двусторонних отношений между соседними странами, политической обстановки в мире, глобальной и региональной экономической конъюнктуры, курсов валют и мировых цен. Поэтому при изучении государственной границы важны не только её история, изменения линии, режим и функции, трансграничные потоки, а следовательно, конфигурация и качество коммуникаций, но и общественный дискурс о внешней политике, в том числе об отношениях с соседней страной, и отношение жителей приграничья к соседям, и интересы негосударственных игроков.

Границы разного уровня – мощное средство воспроизводства пространственного неравенства. Контрасты по линиям государственных границ вызваны различиями в темпах и направлениях экономического развития соседних стран (яркий пример – рубежи между бывшими советскими республиками). Значительный разрыв между соседними странами в социально-экономических показателях, как правило, снижает заинтересованность в сотрудничестве и повышает риск формирования неравноправных отношений, когда наибольшие выгоды получает более сильная сторона.

В то же время практически любая граница выполняет не только барьерную, но и контактную функцию. Трансграничные различия выступают для соседних территорий и существенным ресурсом, позволяя расширить внутренний рынок, лучше удовлетворять спрос на товары и услуги за счёт трансграничных связей, повышать культуру производства и т. д. Приграничное сотрудничество, направленное на стимулирование таких связей, рассматривается как потенциальный локомотив экономического развития соседних территорий. Вслед за европейскими странами, в которых приграничное сотрудничество успешно реализуется с конца 1950-х гг., оно получило широкое развитие во многих регионах мира, в том числе и между т. н. развивающимися странами, между Россией и её соседями. Изучению его предпосылок, потенциала, институциональной организации, современной практики и эволюции в разных политических и географических условиях посвящены многочисленные научные публикации и аналитические разработки.

Правомерен и иной подход к выделению двух главных функций границ, которые можно определить как формирующую и регулирующую. Формирующая функция необходима, во-первых, для обеспечения безопасности жителей любого территориально-политического образования от внешних угроз, а во-вторых, для сохранения или укрепления их идентичности. Французский географ М. Фуше назвал границы фабрикой идентичностей. Формирующая функция проявляется в институте гражданства, решении задачи отделения «нас» от «чужих» путём социализации граждан, создания культурного и символического ландшафта, исторических мифов и нарративов. Эта функция границ представляет собой также органический элемент познания и ориентации во внешнем мире. Исследования формирующей функции границ часто опираются на социологические данные.

Регулирующая функция заключается в обеспечении необходимого в данный момент государству баланса между контактной и барьерной функциями границы, взаимодействия с окружающими территориями, а также предотвращения «энтропии» ресурсов. Хотя в мире существуют территориальные споры и претензии, нынешние проблемы государственных границ заключаются чаще не в конкретном их начертании (делимитации), а именно в регулировании потоков. Ускорилось строительство физических барьеров вдоль границ – бетонных стен, рвов, фортификаций из колючей проволоки и других материалов, иногда даже минных полей. К началу 2020-х гг. стены построены уже более чем на 50 диадах (парах) границ, строительство многих запланировано. Беспрецедентное ухудшение отношений между Россией и Западом дало новый импульс строительству разного рода барьеров вдоль границ.

Развитие политической географии в России

Предпосылки для развития политической географии в России были заложены ещё до Октябрьской революции в трудах классиков отечественной географии – П. П. и В. П. Семёновых-Тян-Шанских, В. И Ламанского и др. Однако в СССР, несмотря на заметные политико-географические публикации и активную поддержку ведущих географов, политическая география как особая дисциплина из-за идеологических ограничений зародилась лишь в 1980-х гг., первоначально почти исключительно на материале зарубежных стран. Развитие проходило стремительно: начавшиеся процессы дезинтеграции СССР породили высокую потребность в изучении этнотерриториальных конфликтов, подготовки и итогов первых альтернативных выборов народных депутатов разного уровня, отношений между федеральным центром и регионами, ситуации в новых пограничных районах. 1990-е гг. ознаменовались многочисленными работами по электоральной географии страны. Была детально изучена неоднородность итогов голосования на уровне регионов и территориальных избирательных комиссий, выявлены межрегиональные ареалы особой электоральной культуры, проанализирована устойчивость территорий с определённым типом голосования от выборов к выборам и зависимость политических ориентаций избирателей от людности и статуса населённого пункта. Построены многофакторные модели взаимосвязи между голосованием и социально-экономическими переменными, описывающими характер расселения, демографический и этнический состав населения, его распределение по уровню образования и покупательной способности, уровень преступности и безработицы, тип социально-экономического развития региона. Особый интерес представил анализ взаимосвязи между характером голосования и социально-экономическими переменными по функциональным мезорегионам разных типов. Установлено, что региональная политическая культура была более значимым фактором географии голосования, чем социально-экономическая специализация. С начала 2000-х гг. происходило усиление влияния «субъективных» факторов – сплочённости местных элит, их отношений с федеральным центром и т. п.

После распада СССР много работ было посвящено менявшемуся на переломном этапе исторического развития геополитическому положению России, которое рассматривалось через призму положения страны в системе разнообразных внешних связей: внешней торговли, иностранных инвестиций, транспорта и телекоммуникаций, миграций, распространения русского языка и контактов с русскоязычными меньшинствами за рубежом, информационных потоков (Геополитическое положение России. 2000). Важное место заняли исследования географических стимулов и ограничений развития страны: протяжённости и освоенности территории, обеспеченности природными ресурсами и доли населения в районах с неблагоприятными природными условиями, асинхронности развития, асимметричности территориальной структуры и др. При этом особое внимание уделялось континентальному положению страны в связи с проблемой конкурентоспособности экспорта сырья на мировом рынке при дальних сухопутных перевозках к морским портам.

Авторы ряда исследований рассмотрели особенности геополитического положения отдельных регионов России – Дальнего Востока (П. Я. Бакланов и др.), Азово-Черноморского региона (А. Г. Дружинин), Северо-Запада (К. Э. Аксёнов, Н. В. Каледин, С. С. Лачининский, А. Г. Манаков, Н. М. Межевич и др.) и, в частности, Калининградской области (А. П. Клемешев, Г. М. Фёдоров, В. С. Корнеевец, Ю. М. Зверев, И. С. Гуменюк и др.). Оценены роль международных взаимодействий в крупных трансграничных природных системах (бассейны крупных рек и окраинных морей), конфликтогенный потенциал неурегулированных территориальных проблем.

В качестве специального направления выделились географические исследования непризнанных (частично признанных) государств на постсоветском пространстве и в мире. Изучены факторы их жизнеспособности: степень легитимности в представлениях населения, в том числе разных этнических групп, экономические связи и внешняя зависимость, специфика этнодемографических процессов и др. (В. А. Колосов, А. Б. Себенцов).

Распад СССР, превративший десятки тысяч километров политико-административных рубежей в государственные, вызвал потребность в изучении влияния режима и функций границ на население и хозяйство приграничных территорий. К началу 2000-х гг. появились исследования, посвящённые пограничью между Россией, странами бывшего СССР и ЕС (Л. Б. Вардомский, Т. И. Герасименко, А. П. Катровский, М. В. Зотова, Колосов, Т. В. Морозова, Л. И. Попкова и др.).

Большой интерес российских географов вызвали проблемы нового, образовавшегося после дезинтеграции Советского Союза, и «старого» пограничья в меняющихся геополитических условиях. Анализировались происхождение разных участков новых границ, их роль в государственном строительстве соседних стран бывшего СССР, социально-экономические градиенты между регионами России и сопредельных государств, трансграничные взаимодействия (Вардомский, С. В. Голунов, А. А. Киреев, И. Ю. Окунев, Т. И. Потоцкая и др.). С 2000-х гг. внимание исследователей привлекли проблемы приграничного сотрудничества, институциональной и правовой инфраструктуры, определяющей соотношение между барьерными и контактными функциями границы. Одной из важных составляющих анализа трансграничных взаимодействий стало исследование восприятия границы разными акторами, механизмов социализации, коллективной исторической памяти и идентичности жителей приграничья (О. И. Вендина, А. А. Гриценко). В числе теоретических достижений следует отметить разработку концепции трансграничных природных и социально-экономических систем как первоосновы конфликтов и сотрудничества (Бакланов, С. С. Ганзей), анализ соотношения между понятиями «приграничность» и «периферийность» (К. А. Морачевская).