РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

1918–1940

В ре­зуль­та­те со­ци­аль­ных по­тря­се­ний – Октябрьская революция 1917 и Гражданская вой­на (1917–22) – в эмиг­ра­ции ока­за­лись круп­ней­шие русские пи­са­те­ли: И. А. Бу­нин, А. И. Ку­прин, З. Н. Гип­пи­ус, Д. С. Ме­реж­ков­ский, А. М. Ре­ми­зов, И. С. Шме­лёв, Б. К. Зай­цев, В. Ф. Хо­да­се­вич, Г. В. Ива­нов, М. И. Цве­тае­ва и др. Про­жив не­ко­то­рое вре­мя за гра­ни­цей, вер­ну­лись в Рос­сию А. Н. Тол­стой, А. Бе­лый и М. Горь­кий. За гра­ни­цей ока­зались, не бу­ду­чи фор­маль­но эмиг­ран­та­ми, Л. Н. Ан­д­ре­ев, ко­то­рый про­вёл свои по­след­ние го­ды в Фин­лян­дии, и И. Се­ве­ря­нин, жив­ший в Эс­то­нии.

Титульный лист каталога эмигрантских изданий (Берлин, 1924).

Рус­ская эмиг­ра­ция рас­про­стра­ни­лась по всем кон­ти­нен­там, но её лит. жизнь бы­ла в осн. со­сре­до­то­че­на в не­сколь­ких цен­трах: в пер­вую оче­редь в Бер­ли­не и Па­ри­же, а так­же в Пра­ге, Бел­гра­де, Вар­ша­ве, Со­фии, Кон­стан­ти­но­по­ле (став­шем для боль­шин­ст­ва пред­ста­ви­те­лей рус. куль­ту­ры лишь вре­мен­ным при­ста­ни­щем) и «рус­ском Ки­тае» – горо­дах Хар­би­не и Шан­хае. В нач. 1920-х гг. лит. сто­ли­цей рус. эмиг­ра­ции стал Бер­лин. В бер­лин­ском До­ме ис­кусств, соз­дан­ном по об­раз­цу ана­ло­гич­но­го уч­ре­ж­де­ния в Пет­ро­гра­де, вы­сту­па­ли А. Бе­лый, С. А. Есе­нин, Цве­тае­ва, Хо­да­се­вич, Г. В. Ива­нов, В. В. Мая­ков­ский, А. Н. Тол­стой. Ук­ре­п­ле­нию по­зиций рус­ско­го Бер­ли­на спо­собст­во­вал не­ви­дан­ный из­да­тель­ский бум: здесь пе­ча­та­лись про­из­ве­де­ния рус. клас­си­ков (от А. С. Пуш­ки­на до Л. Н. Тол­стого), со­б­ра­ния со­чи­не­ний из­вест­ных со­вре­мен­ных рус. про­заи­ков-эмиг­рантов Бу­ни­на, Ре­ми­зо­ва, Зай­це­ва, но так­же и тех, кто ос­та­вал­ся в Рос­сии (Б. А. Пиль­няк, В. Б. Шклов­ский и др.), вы­хо­ди­ли в свет жур­на­лы, аль­ма­на­хи, сбор­ни­ки. Часть из­да­ний го­то­ви­лась спе­ци­аль­но для Рос­сии, часть – так­же и для эмиг­ра­ции. Важ­ную роль иг­ра­ли бер­лин­ские жур­на­лы «Рус­ская кни­га» (1921), «Но­вая рус­ская кни­га» (1922–23), за­да­ча ко­торых со­стоя­ла в «на­ве­де­нии мос­тов» ме­ж­ду рус. ли­те­рату­рой за ру­бе­жом и в советской Рос­сии, а так­же «Эпо­пея» (1922–23) и «Бе­се­да» (1923–25). «Эпо­пея» ре­дак­ти­ро­ва­лась А. Бе­лым, «Бе­седа» го­то­ви­лась Горь­ким при уча­стии Хо­да­се­ви­ча и Бе­ло­го и из­на­чаль­но бы­ла рас­счи­та­на на чи­та­те­лей советской Рос­сии, но ока­за­лась для них не­до­ступной.

Обложка журнала «Иллюстрированная Россия». № 23(212). 1929.

С сер. 1920-х гг. ли­те­ра­тур­ной сто­лицей рус. за­ру­бе­жья стал Па­риж, кото­рый иг­рал эту роль до на­ча­ла 2-й ми­ро­вой вой­ны. Здесь жи­ли Бу­нин, Куприн, Гип­пи­ус и Ме­реж­ков­ский, Ре­ми­зов, Зай­цев, Хо­да­се­вич и др. круп­ные пи­са­те­ли. Имен­но в Па­ри­же из­да­ва­лись наи­бо­лее из­вест­ные эми­грант­ские га­зе­ты («По­след­ние но­во­сти», 1920–40; «Воз­ро­ж­де­ние», 1925–40) и жур­на­лы («Со­вре­мен­ные за­пис­ки», 1920–40; «Ил­лю­ст­ри­ро­ван­ная Рос­сия», 1924–39; «Чис­ла», 1930–34). Рус­ской куль­тур­ной сто­ли­цей Даль­не­го Вос­то­ка был Хар­бин, ко­то­рый ещё в до­ре­во­люци­он­ную по­ру фак­ти­че­ски яв­лял­ся рус. го­ро­дом и в 1920-е гг. мно­ги­ми рус­ски­ми во­об­ще не вос­при­ни­мал­ся как за­ру­бе­жье. Вслед­ст­вие япон­ской ин­тер­вен­ции и ок­ку­па­ции Хар­би­на (1932) ве­ду­щая роль в лит. жиз­ни «рус­ско­го Ки­тая» в 1930-х гг. пе­ре­шла к Шан­хаю, со­хра­няв­ше­му её до нач. 1950-х гг. В Ки­тае вы­хо­дил ж. «Ру­беж» (Хар­бин, 1927–45), га­зе­ты «За­ря» (1920–43) и «Шан­хай­ская за­ря» (Шан­хай, 1925–40).

В за­ру­бе­жье су­ще­ст­во­ва­ли и про­фес­сио­наль­ные лит. ор­га­ни­за­ции – Сою­зы рус­ских пи­са­те­лей и жур­на­ли­стов, при­зван­ные за­щи­щать ин­те­ре­сы пи­са­те­лей-эмиг­ран­тов: в Гер­ма­нии (1920–35), Фран­ции (1920–40), Че­хо­сло­ва­кии (1922–41), Юго­сла­вии (1925–37), Поль­ше (1930–39). Эти ор­га­ни­за­ции пре­следо­ва­ли так­же про­све­ти­тель­ные и бла­го­тво­ри­тель­ные це­ли (уст­раи­ва­ли лит. ве­че­ра, ве­че­ра вос­по­ми­на­ний, ­лек­ции, док­ла­ды, кон­цер­ты). Сою­зы сыг­ра­ли важ­ную роль в под­го­тов­ке 1-го за­ру­беж­но­го съез­да рус. пи­са­те­лей и жур­на­ли­стов в Бел­гра­де (25.9–1.10.1928).

По­эзия. Сре­ди пер­вых по­эти­че­ских объ­е­ди­не­ний – па­риж­ские «Па­ла­та по­этов» (1921–22) и кру­жок «Га­та­ра­пак» (1921–22). Здесь де­бю­ти­ро­ва­ли из­вест­ные в даль­ней­шем по­эты: Б. Б. Бож­нев, А. С. Гин­гер, Д. Кнут, Б. Ю. По­плав­ский. В нач. 1923 уча­ст­ни­ки этих объ­еди­не­ний во­шли в груп­пу «Че­рез» (1923–24), ко­то­рая стре­ми­лась кон­со­ли­ди­ро­вать си­лы аван­гар­ди­стов эмиг­ра­ции, Фран­ции и со­вет­ской Рос­сии (груп­па пы­та­лась ус­та­но­вить свя­зи с ЛЕФом). В чис­ле ор­га­ни­за­то­ров груп­пы – ху­дож­ник и по­эт И. Зда­не­вич; на ве­че­рах вы­сту­па­ли фран­цуз­ские аван­гар­ди­сты (П. Элю­ар) и рус. пи­са­те­ли и кри­ти­ки стар­ше­го по­ко­ле­ния (в т. ч. А. М. Ре­ми­зов).

Па­рал­лель­но с аван­гард­ны­ми объ­е­ди­не­ния­ми в эмиг­ра­ции про­дол­жил свою дея­тель­ность «Цех по­этов», воз­ро­ж­дён­ный в Бер­ли­не в 1922 его быв­ши­ми пет­ро­град­ски­ми чле­на­ми – Г. В. Ива­но­вым, И. В. Одо­ев­це­вой и Н. А. Оцу­пом; в 1923 к ним при­сое­ди­нил­ся Г. В. Ада­мо­вич. К осе­ни 1923 «Цех по­этов» пе­ре­мес­тил­ся в Па­риж. Ис­по­ве­дуя воз­зре­ния, во мно­гом про­ти­во­по­лож­ные аван­гар­ди­ст­ским уст­рем­ле­ни­ям, чле­ны «Це­ха» ока­за­ли за­мет­ное влия­ние на об­щую литературную си­туа­цию в рус­ском Па­ри­же.

Ли­те­ра­тур­ные объ­е­ди­не­ния, воз­ник­шие в нач. 1920-х гг., ис­чер­па­ли се­бя уже к се­ре­ди­не де­ся­ти­ле­тия. К кон. 1920-х гг. на­ро­ж­да­ют­ся но­вые объ­е­ди­не­ния и шко­лы, где влия­тель­ные ли­те­ра­то­ры стар­ше­го и сред­не­го по­ко­ле­ний час­то вы­сту­па­ли в ро­ли лит. во­ж­дей. Сти­ли­сти­че­ское те­че­ние в по­эзии мо­ло­дых, ис­по­ве­до­вав­ших, вслед за Г. В. Ада­мо­ви­чем, ис­крен­ность и не­по­сред­ст­вен­ность са­мо­вы­ра­же­ния и пре­неб­ре­гав­ших фор­маль­ны­ми ас­пек­та­ми сти­ха, по­лу­чи­ло назв. «Па­риж­ская но­та». Наи­бо­лее по­сле­до­ва­тель­ны­ми при­вер­жен­ца­ми этих идей ста­ли А. С. Штей­гер и Л. Д. Чер­вин­ская. По­эты «Па­риж­ской но­ты» чу­ж­да­лись яр­ких ме­та­фор, стре­ми­лись к при­глу­шён­ной ин­то­на­ции, до­во­дя её поч­ти до шё­по­та; их про­из­веде­ния час­то на­по­ми­на­ли ин­тим­ный днев­ник. На­про­тив, под­чёрк­ну­тое вни­ма­ние к по­эти­че­ской тра­ди­ции объ­е­ди­ня­ло уча­ст­ни­ков груп­пы «Пе­ре­крё­с­ток» (1928–37): В. А. Смо­лен­ско­го, Ю. К. Те­ра­пиа­но, Д. Кну­та, Ю. В. Ман­дель­шта­ма, Г. Ра­ев­ско­го, И. Н. Го­ле­ни­ще­ва-Ку­ту­зо­ва. Вдох­но­ви­те­лем «Пе­ре­крё­ст­ка» стал Хо­да­се­вич, тре­бо­вав­ший от мо­ло­дых по­этов глу­бо­ко­го зна­ния рус­ской клас­си­че­ской по­эзии. Стих са­мо­го Хо­да­се­ви­ча клас­си­чен и на­по­ми­на­ет пуш­кин­ский слог. Ори­ен­та­ция на но­ватор­ские тен­ден­ции поэ­зии 20 в. (М. И. Цве­та­е­ва, Б. Л. Па­стер­нак) бы­ла при­су­ща праж­скому «Скиту по­этов» (1922–40; с 1928 – «Скит», ру­ко­во­дитель А. Л. Бем, сре­ди уча­ст­ни­ков – В. М. Ле­бе­дев, А. В. Эйс­нер, А. С. Го­ло­ви­на, жив­ший в Вар­ша­ве Л. Н. Го­молиц­кий), вар­шав­ской «Та­вер­не по­этов» (1921–25, ос­но­ва­тель – тот же Бем), а так­же па­риж­скому «Ко­че­вью» (1928–39, ру­ко­во­ди­тель М. Л. Сло­ним), ко­то­рое стре­ми­лось к сво­бо­де от идео­ло­ги­че­ских и эс­те­ти­че­ских при­стра­стий и по­то­му при­вле­ка­ло са­мых раз­ных по­этов. В ра­бо­те «Ко­че­вья» при­ни­ма­ли уча­стие и про­заи­ки. В сер. 1930-х гг. поя­ви­лось ма­ло­чис­лен­ное объ­е­ди­не­ние «фор­ми­стов», близ­кое к «Ко­че­вью», но бо­лее на­стой­чи­во про­ти­во­пос­тав­ляв­шее се­бя как «Па­риж­ской но­те», так и «Пе­ре­крё­ст­ку». В не­го вхо­ди­ли А. При­сма­но­ва, А. С. Гин­гер и В. Л. Кор­вин-Пиот­ров­ский. Хар­бин­ская «Чу­ра­ев­ка» (до 1932 «Мо­ло­дая Чу­раев­ка», 1926–35, ос­но­ва­тель – Ача­ир) вклю­ча­ла поч­ти всех за­мет­ных мо­ло­дых по­этов Хар­би­на, в т. ч. Л. Ан­дер­сен и В. Пе­ре­ле­шина.

По-на­стоя­ще­му силь­ное аван­гар­ди­ст­ское на­прав­ле­ние в сре­де эмиг­ра­ции так и не сфор­ми­ро­ва­лось. Тем не ме­нее в про­из­ве­де­ни­ях мн. по­этов от­ра­зи­лось стрем­ле­ние об­но­вить стих. К за­труд­нён­ной по­эти­че­ской ре­чи тя­го­те­ли Гин­гер, При­сма­но­ва, В. А. Мам­чен­ко; в ­поэзию мо­ло­дых про­ни­ка­ли эле­мен­ты сюр­реа­ли­сти­че­ско­го пись­ма (По­плав­ский, Бож­нев). Из по­этов стар­ше­го по­ко­ле­ния ра­ди­каль­ным сти­ли­сти­че­ским но­ва­тор­ст­вом вы­де­ля­лась Цве­тае­ва: экс­прес­сив­ная рит­ми­ка её сти­ха в со­че­та­нии с эле­мен­та­ми дер­жа­вин­ско­го сло­га и фольк­лор­ной сти­ли­сти­ки вы­со­ко це­ни­лась чле­на­ми праж­ско­го «Ски­та» и ста­ла пред­ме­том под­ра­жа­ния. От­звук дер­жа­вин­ско­го сти­ха раз­лич­им и в по­эзии стоя­вше­го не­сколь­ко особ­ня­ком А. П. Ла­дин­ско­го. Сле­дуя прин­ци­па­м сло­вес­но­го ас­ке­тиз­ма, обо­га­тил ин­то­на­ци­он­ные воз­мож­но­сти сти­ха Г. Ива­нов.

Н.А. Тэффи и И.А. Бунин в редакции журнала «Иллюстрированная Россия». Фото. 1933.

Про­за. Глав­ная осо­бен­ность про­зы пер­вой вол­ны эмиг­ра­ции – яр­ко вы­ра­жен­ная связь с лит. тра­ди­ци­ей Се­реб­ря­но­го ве­ка, к ко­то­ро­му при­над­ле­жа­ли ста­рей­шие пи­са­те­ли-эмиг­ран­ты: Бу­нин, Зай­цев, Ку­прин, Ме­реж­ков­ский, Ре­ми­зов, Тэф­фи, И. С. Шме­лёв. Ли­ди­рую­щее по­ло­же­ние за­ни­мал Бу­нин. Млад­шие по­сле­до­ва­те­ли Бу­ни­на – Л. Ф. Зу­ров, Г. Н. Куз­не­цо­ва, Н. Я. Ро­щин, так­же при­мы­кая к по­ве­ст­во­ва­тель­ной тра­ди­ции 19 в., уже не об­ла­да­ли твор­че­ской сме­ло­стью сво­его на­став­ни­ка. Воз­дей­ст­вие бу­нин­ской сти­ли­сти­ки, как и рус. клас­си­ки 19 в., осо­бен­но Н. В. Го­го­ля и А. П. Че­хо­ва, за­мет­но в наи­бо­лее зна­чи­тель­ных про­из­ве­де­ни­ях мо­ло­дых пи­са­те­лей Г. И. Газ­да­но­ва («Ве­чер у Клэр», 1930; «Ноч­ные до­ро­ги», 1939, отд. изд. 1952), а так­же В. В. На­бо­ко­ва («Ма­шень­ка», 1926; «За­щи­та Лу­жи­на», 1929–30; «Ка­ме­ра об­ску­ра», 1932–33; «Дар», 1937) с его осо­бым вни­ма­ни­ем к сло­ву, ин­те­ре­сом к ало­гич­ным и па­ра­док­саль­ным си­ту­а­ци­ям. Ещё бо­лее дав­нюю тра­ди­цию вос­кре­шал Ре­ми­зов, обра­ща­ясь к сю­же­там древ­не­рус­ских по­вес­тей, пре­да­ний и ле­генд, а так­же пы­та­ясь сти­ли­зо­вать язык Древ­ней Ру­си.

В те­ма­ти­че­ском от­но­ше­нии для эми­грант­ской про­зы пер­вой вол­ны ха­рак­тер­на при­вер­жен­ность про­шло­му, вы­ра­жав­шая­ся в оби­лии ав­то­био­гра­фи­че­ских про­из­ве­де­ний в фор­ме ро­ма­на, рас­ска­за или ме­муа­ров: «Жизнь Ар­сень­е­ва» Бу­ни­на (1930), «Юн­ке­ра» Ку­при­на (1933), «Бо­го­мо­лье» Шме­лё­ва (1935) и др. К этой ли­те­ра­ту­ре при­мыка­ли и вос­по­ми­на­ния о со­вре­мен­ни­ках: очер­ки Цве­тае­вой об А. Бе­лом, М. А. Во­ло­ши­не, В. Я. Брю­со­ве, «Жи­вые ли­ца» Гип­пи­ус (1925), «Нек­ро­поль» Хо­да­се­ви­ча (1939). Вос­по­ми­на­ния­ми о вре­ме­ни ре­во­лю­ции и Гра­ж­данской вой­ны на­пол­не­ны кни­ги Ре­мизо­ва «Взвих­рен­ная Русь» (1927), днев­ни­ко­вая про­за Цве­тае­вой и Гип­пиус, «Ока­ян­ные дни» Бу­ни­на (1935). Не мень­ше вни­ма­ния уде­ля­лось жиз­неопи­са­ни­ям рус. пи­са­те­лей, дея­те­лей куль­ту­ры, ис­то­ри­че­ских лиц: «Дер­жа­вин» Хо­да­се­ви­ча (1931), «Ос­во­бож­де­ние Тол­сто­го» Бу­ни­на (1937), «Мой Пуш­кин» Цве­тае­вой (1937), био­гра­фии П. И. Чай­ков­ско­го (1936) и А. П. Бо­ро­ди­на (1938) Н. Н. Бер­бе­ро­вой. Пи­са­те­ли об­ра­ща­лись и к сю­же­там из рус­ской или ев­ро­пей­ской ис­то­рии, не те­ряя при этом из по­ля зре­ния со­вре­мен­ность, ко­то­рая ли­бо про­ти­во­пос­тав­лялась идеа­ли­зи­ро­ван­но­му про­шло­му («Пре­по­доб­ный Сер­гий Ра­до­неж­ский» Зай­це­ва, 1925), ли­бо по­ни­ма­лась как часть об­щеис­то­ри­че­ско­го про­цес­са и его не­умо­ли­мой ло­ги­ки (ро­ма­ны М. Ал­дано­ва; ра­бо­ты Ме­реж­ков­ско­го о На­поле­о­не, Ии­су­се Не­из­вест­ном, Дан­те, Фран­ци­ске Ас­сиз­ском, в ко­то­рых ис­тори­че­ский ма­те­ри­ал слу­жил ос­мыс­ле­нию кри­зи­са со­вре­мен­ной ев­ро­пей­ской куль­ту­ры). Поя­вил­ся т. н. бе­жен­ский ро­ман, опи­сы­вав­ший жизнь на чуж­би­не, быт и нра­вы эмиг­ра­ции («Мой ро­ман: За­писки бе­жен­ца» Е. Н. Чи­ри­ко­ва, 1926; «Сре­ди по­тух­ших мая­ков: Из за­пи­сок бе­жен­ца», 1922, «Про­рва: Бе­жен­ский ро­ман», 1928, И. Ф. На­живи­на; «В рас­сея­нии су­щие» Р. Б. Гу­ля, 1923; «Тун­д­ра: Ро­ман из бе­жен­ской жиз­ни» Е. А. Ляц­ко­го, 1925, и др.).

В эмиг­рант­ской сре­де ожив­лён­но диску­ти­ро­ва­лись про­бле­мы рус. язы­ка (про­цес­сы «осо­ве­чи­ва­ния», «оф­ран­цу­зи­ва­ния», «ога­зе­чи­ва­ния»); ста­тус лит. кри­ти­ки (от­ри­ца­ние кри­ти­ки со­цио­ло­ги­че­ской и фор­ма­ли­сти­че­ской, апо­ло­гия фи­ло­соф­ско-пуб­ли­ци­сти­че­ской и эс­сеи­сти­че­ской кри­ти­ки); со­от­но­ше­ние со­вет­ской и эмиг­рант­ской ли­те­ра­ту­ры (здесь спектр мне­ний про­сти­рал­ся от пол­но­го от­ри­ца­ния зна­чи­мо­сти лит. за­ру­бе­жья до аб­со­лю­ти­за­ции не­под­цен­зур­ной эмиг­рант­ской сло­вес­но­сти как един­ст­вен­но­го пре­ем­ни­ка тра­ди­ций рус. клас­си­ки).

1940-е годы – 1-я половина 1960-х годов

Во вре­мя 2-й ми­ро­вой вой­ны за грани­цей ока­за­лись те, кто был уг­нан из Советского Союза на при­ну­ди­тель­ную ра­бо­ту в Гер­ма­нию, кто по­пал в плен, бе­жал из не­го, кто ухо­дил вме­сте с от­сту­пав­шей не­мец­кой ар­ми­ей. Так сфор­ми­ро­ва­лась вто­рая вол­на эми­гра­ции.

Центр лит. жиз­ни пе­ре­ме­ща­ет­ся из Па­ри­жа в Нью-Йорк и чуть поз­же в Гер­ма­нию. В Нью-Йор­ке с 1942 на­чи­нают вы­хо­дить жур­на­лы «Но­во­се­лье» и «Но­вый жур­нал», став­ший пре­ем­ни­ком «Со­вре­мен­ных за­пи­сок», с 1953 – «Опы­ты», с 1960 – пе­рио­ди­че­ский альм. «Воз­душ­ные пу­ти»; уси­ли­ва­ет свои по­зи­ции ста­рей­шая газ. «Но­вое рус­ское сло­во», из­да­вав­шая­ся в Нью-Йор­ке с 1910. В Гер­ма­нии по­яв­ля­ют­ся жур­на­лы «Гра­ни» (с 1946) и «Мос­ты» (с 1958). По­сте­пен­но ожи­ва­ет и рус­ский Па­риж, где с 1947 из­да­ёт­ся газ. «Рус­ская мысль», а с 1949 – ж. «Воз­ро­ж­де­ние» как про­дол­же­ние од­но­имён­ной па­риж­ской га­зе­ты.

По­эзия это­го пе­рио­да от­ме­че­на не толь­ко по­яв­ле­ни­ем но­вых тем, но и из­ме­не­ни­ем сти­ли­сти­ки, что ска­за­лось и в твор­че­ст­ве по­этов стар­ше­го по­ко­ле­ния, и у толь­ко всту­пив­ших в ли­те­ра­ту­ру. Уп­ро­стил­ся язык поэ­зии Вяч. И. Ива­но­ва (на­пи­сан­ные в Ри­ме во­ен­ные сти­хи); прон­зи­тель­ная точ­ность от­ли­ча­ет сти­хи Г. В. Ива­но­ва. Гра­ж­дан­ские но­ты зву­чат в тре­вож­ном от­кли­ке на со­вет­ско-фин­лянд­скую вой­ну (1939–40) А. С. Штей­ге­ра; сход­ные чер­ты про­ступа­ют в сти­хах Л. Д. Чер­вин­ской. Но­вые ин­то­на­ции по­яв­ля­ют­ся в ли­ри­ке И. Н. Кнор­ринг и по­бы­вав­ше­го в гес­тапо В. Л. Кор­вин-Пи­от­ров­ско­го, ко­то­рый пре­ж­де пи­сал глад­кие сти­хи пуш­кин­ским ям­бом, а в по­сле­во­ен­ные го­ды су­мел со­еди­нить тре­бо­ва­ния Хо­да­се­ви­ча и Ада­мо­ви­ча. Для мо­ло­до­го по­ко­ле­ния по­ка­за­тель­но твор­че­ст­во И. Ела­ги­на, в ко­то­ром клас­си­че­ская яс­ность и точ­ность сло­ва, це­ни­мые по­эта­ми пер­вой вол­ны, ус­ту­па­ют ме­сто энер­гии и на­по­ру, бро­ско­му, афо­ри­стич­но­му сти­ху, со­ци­аль­ной за­ост­рён­но­сти, а под­час и пла­кат­но­сти. Чер­ты бли­зо­сти к сов. по­эзии в той или иной ме­ре об­на­ру­жи­ва­ют­ся у Н. Мор­ше­на, О. Ан­стей, Г. А. Глин­ки, О. П. Иль­ин­ско­го, В. А. Син­ке­вич. Ис­клю­че­ние со­став­ля­ет Д. Кле­нов­ский, ко­то­рый в от­ли­чие от дру­гих по­этов вто­рой вол­ны тя­го­тел к по­эти­ке ак­ме­из­ма. В это же вре­мя но­вые по­эти­че­ские име­на вы­дви­га­ет и до­во­ен­ное рус­ское за­ру­бе­жье. С. К. Ма­ков­ский, ра­нее из­вест­ный как ис­кус­ст­во­вед и кри­тик, об­ра­тил­ся к по­эзии, об­на­ру­жив сти­ли­сти­че­скую бли­зость к ак­меи­стам на­ча­ла ве­ка. Ред­кой вы­ра­зи­тель­но­сти ис­пол­не­на ас­ке­тич­ная с точ­ки зре­ния фор­маль­ных по­ис­ков по­эзия И. В. Чин­но­ва. Во 2-й пол. 40-х гг. вхо­дит в ли­те­ра­ту­ру Ю. П. Одар­чен­ко, чьи аб­сур­ди­ст­ские сти­хи во мно­гом близ­ки обэ­риу­там. По­этам, де­бю­ти­ро­вав­шим в по­сле­во­ен­ное вре­мя, не уда­лось дос­тиг­нуть уров­ня круп­ней­ших по­этов пер­вой вол­ны эмиг­ра­ции, но они су­ме­ли вы­ра­зить тре­вож­ное ощу­ще­ние не­ус­той­чи­во­сти ми­ра, ха­рак­тер­ное для че­ло­ве­ка 2-й пол. 20 в.

Про­за. В этот пе­ри­од за­вер­ша­ют свой ли­те­ра­тур­ный и жиз­нен­ный путь пи­са­те­ли, твор­че­ст­во ко­то­рых бы­ло не­по­сред­ст­вен­но свя­за­но с тра­ди­ция­ми Се­реб­ря­но­го ве­ка: Бу­нин (кни­га рас­ска­зов «Тём­ные ал­леи», 1943), Шме­лёв («Ле­то Гос­под­не», 1927–48). Но­вые те­мы – ре­прес­сий, то­та­ли­та­риз­ма, ла­гер­ной жиз­ни, су­деб во­ен­но­плен­ных – при­нес­ли в ли­те­ра­ту­ру рус. за­ру­бе­жья про­заи­ки вто­рой вол­ны – С. С. Мак­симов, Б. Н. Ши­ря­ев, Л. Ржев­ский, Н. На­ро­ков и др. При всём мно­го­об­ра­зии ин­то­на­ций – от эпи­чес­кой («Де­нис Бу­шу­ев» Мак­си­мо­ва, 1949) до иро­ни­че­ской («Мни­мые ве­ли­чи­ны» На­ро­ко­ва, 1952) и ли­ри­че­ской (у Ржев­ско­го) – про­из­ве­де­ния этих ав­то­ров об­на­ру­жи­ва­ют ге­не­ти­че­скую связь с тра­ди­ция­ми сов. ли­те­ра­ту­ры.

2-я половина 1960-х – конец 1980-х годов

Пер­вым эмиг­ран­том треть­ей вол­ны, вы­ехав­шим из СССР в 1966, был по­эт В. Я. Тар­сис. В 1969, на­хо­дясь за ру­бежом, о сво­ём не­воз­вра­ще­нии зая­вил про­за­ик А. В. Куз­не­цов. Ос­нов­ная мас­са пи­са­те­лей-эмиг­ран­тов по­ки­ну­ла стра­ну или бы­ла вы­сла­на в 1970-х гг.: Юз Алеш­ков­ский, А. А. Амаль­рик, Д. В. Бо­бы­шев, И. А. Брод­ский, А. А. Га­лич, А. Т. Гла­ди­лин, Н. Е. Гор­ба­нев­ская, С. Д. Дов­ла­тов, А. А. Зи­новь­ев, Н. Кор­жа­вин, В. П. Крейд, Э. Ли­монов, Л. В. Ло­сев, В. Е. Мак­си­мов, Ю. В. Мам­ле­ев, В. Р. Ма­рам­зин, В. П. Не­кра­сов, А. Д. Си­няв­ский, Са­ша Со­ко­лов, А. И. Сол­же­ни­цын, А. П. Цвет­ков, С. С. Юрь­е­нен. В 1-й пол. 1980-х гг. за ни­ми по­сле­до­ва­ли В. П. Ак­сё­нов, Г. Н. Вла­ди­мов, В. Н. Вой­но­вич, Ю. Н. Воз­не­сен­ская, Ф. Н. Го­рен­штейн, Б. Кен­же­ев, Ю. И. Кол­кер, Ю. М. Куб­ла­нов­ский, И. Б. Ра­ту­шин­ская, Б. Ха­за­нов.

Ли­те­ра­ту­ра треть­ей вол­ны эмиг­ра­ции тес­но свя­за­на с фе­но­ме­ном дис­си­дент­ства. Как пра­ви­ло, при­чи­ной отъ­езда ста­но­ви­лась не­воз­мож­ность пуб­лика­ции в СССР по при­чи­нам как идео­ло­ги­че­ским, так и эс­те­ти­че­ским. Эмиг­ран­ты треть­ей вол­ны пуб­ли­ко­ва­лись и в су­ще­ст­во­вав­ших ра­нее и в ­новых пе­рио­ди­че­ских из­да­ни­ях, сре­ди ко­то­рых вы­де­ля­ют­ся жур­на­лы «Кон­тинент» (Бер­лин, Мюн­хен, Па­риж, с 1974), «Син­так­сис» (Па­риж, с 1978), «Вре­мя и мы» (Нью-Йорк–Ие­ру­са­лим, 1975–94, за­тем Мос­к­ва–Нью-Йорк), «Тре­тья вол­на» (Мон­же­рон, 1976–83), «Эхо» (Па­риж, 1978– 1980).

По­эзия. В сти­хах по­этов треть­ей вол­ны за­мет­но воз­дей­ст­вие раз­лич­ных по­эти­че­ских на­прав­ле­ний нач. 20 в. Из ле­нингр. кру­га А. А. Ах­ма­то­вой вы­шел из­вест­ней­ший по­эт это­го по­ко­ле­ния – И. А. Брод­ский с ха­рак­тер­ны­ми для не­го ин­тел­лек­туа­лиз­мом, ши­ро­ким кру­гом куль­тур­ных ас­со­циа­ций, со­че­та­ни­ем тра­ди­ци­он­ных приё­мов пись­ма и вы­со­кой сте­пе­ни по­эти­че­ской сво­бо­ды, а так­же Д. В. Бо­бы­шев, фи­лос. по­эзию ко­то­ро­го от­ли­ча­ет ус­лож­нён­ный при­хот­ли­вы­ми не­оло­гиз­ма­ми язык. Влия­ни­ем по­эзии А. А. Бло­ка, В. Ф. Хо­да­севи­ча, О. Э. Ман­дель­шта­ма от­ме­чено твор­че­ст­во Кен­жее­ва. К фи­лос. те­мам тя­го­те­ет из­бе­гаю­щий сти­ли­сти­че­ских экс­пе­ри­мен­тов, поль­зую­щий­ся точ­ным и яс­ным сло­вом Ю. И. Кол­кер – на­след­ник не толь­ко тра­ди­ций Се­реб­ря­ного ве­ка (ак­меи­стов и Хо­да­севи­ча), но и рус. ли­ри­ки 19 в. (пре­ж­де все­го Е. А. Ба­ра­тын­ско­го). На ак­меи­сти­че­скую тра­ди­цию и твор­че­ст­во позд­не­го Ман­дель­шта­ма ори­ен­ти­ро­ван Ю. М. Куб­ла­нов­ский. Ин­тел­лек­ту­аль­ная иг­ра и па­ро­дий­ность при­су­щи иро­нич­ной по­эзии Л. В. Ло­се­ва, про­ни­занной скры­ты­ми и яв­ны­ми ци­та­та­ми из рус. ли­те­ра­ту­ры. Приё­мы аван­гар­дист­ско­го пись­ма ха­рак­тер­ны для ме­тафо­ри­че­ской и аб­ст­ракт­ной ли­ри­ки А. П. Цвет­ко­ва.

Про­за. Пре­об­ла­даю­щая ан­ти­то­та­ли­тар­ная на­прав­лен­ность сбли­жа­ет про­зу треть­ей вол­ны с ли­те­ра­ту­рой по­сле­во­ен­но­го пе­рио­да; от­ли­чи­тель­ной же её осо­бен­но­стью ста­но­вит­ся боль­шее жан­ро­вое и сти­ли­сти­че­ское раз­но­об­ра­зие. На­ря­ду с пи­са­те­ля­ми-при­вер­жен­ца­ми клас­си­че­ско­го пись­ма (Мак­си­мов, Вла­ди­мов) в ней пред­став­ле­ны пи­са­те­ли, тя­го­тею­щие к фан­та­сти­ке, аб­сур­ду, ино­гда до­хо­дя­ще­му до фан­тас­ма­го­рии (Н. К. Бо­ков, Мам­ле­ев); за­мет­ную роль иг­ра­ет са­ти­ра и гро­теск, не­ред­ко во­пло­щае­мые в жан­ре ан­ти­уто­пии («Зияю­щие вы­со­ты» Зи­новь­е­ва, 1976; «Ост­ров Крым» Ак­сё­но­ва, 1981; «Мо­ск­ва 2042» Вой­но­ви­ча, 1987). Стрем­ле­ние к гро­тес­ку и на­ту­ра­ли­сти­че­ско­му эпа­та­жу от­ли­ча­ет про­зу Ли­мо­но­ва. В го­раз­до бо­лее мяг­кой, ли­рич­ной фор­ме гро­те­ск­ные эле­мен­ты при­сут­ст­ву­ют в про­зе Дов­ла­то­ва. Свое­об­раз­ную раз­но­вид­ность ро­ма­на-прит­чи соз­да­ёт Го­рен­штейн. Слож­ное сти­ли­сти­че­ское един­ст­во, ос­но­ван­ное на со­че­та­нии «по­то­ка соз­на­ния» с разл. ти­па­ми мо­дер­ни­ст­ско­го письма, от­ли­ча­ет ро­ма­ны Са­ши Со­ко­ло­ва. Особ­ня­ком сто­ит мо­ну­мен­таль­ное со­чи­не­ние А. И. Сол­же­ни­цы­на «Крас­ное ко­ле­со» (1971–91) – сплав ро­ма­на-эпо­пеи с до­ку­мен­таль­но-ис­то­ри­че­ским ис­сле­до­ва­ни­ем, где тра­ди­ци­он­ное по­ве­ст­во­ва­ние ус­лож­ня­ет­ся мо­дер­ни­ст­ски­ми приё­ма­ми, изо­бре­тён­ны­ми са­мим ав­то­ром или по­черп­ну­ты­ми из опы­та ми­ро­вой ли­те­ра­ту­ры (кол­ла­жи из га­зет­ных ци­тат, «дра­ма­ти­зи­ро­ван­ные» сте­но­грам­мы пар­тий­ных со­б­ра­ний и т. д.).