19 ВЕК

19 ВЕК

1-я половина 19 века

Оп­ре­де­ляю­щи­ми для раз­ви­тия рус. ли­те­ра­ту­ры пер­вых двух де­ся­ти­ле­тий 19 в. ста­ли спо­ры о лит. язы­ке, вы­ра­зив­шие­ся в про­ти­во­стоя­нии «ар­хаи­стов» – сто­рон­ни­ков А. С. Шиш­ко­ва, ав­то­ра трак­та­та «Рас­су­ж­де­ние о ста­ром и но­вом сло­ге рос­сий­ско­го язы­ка» (1803), и «но­ва­то­ров» – при­вер­жен­цев Н. М. Ка­рам­зи­на. Шиш­ков по­ла­гал, что ос­но­вой рус­ско­го ли­т. язы­ка яв­ля­ет­ся цер­ков­но-сла­вян­ский, и рас­смат­ри­вал цер­ков­но­сла­вя­низ­мы как не­пре­мен­ный ат­ри­бут вы­со­ко­го «шти­ля», ко­то­рым сле­ду­ет пи­сать оды и ге­рои­че­ские по­эмы на важ­ные го­су­дар­ст­вен­но-ис­то­ри­че­ские те­мы. Ка­рам­зин и его по­сле­до­ва­те­ли, на­про­тив, счи­та­ли, что лит. язык дол­жен ори­ен­ти­ро­вать­ся на раз­го­вор­ную речь свет­ско­го об­ще­ст­ва – пре­ж­де все­го жен­ской его по­ло­ви­ны, куль­ти­ви­ро­ва­ли сгла­жен­ный сред­ний стиль (ак­тив­но ис­поль­зуя при этом ино­языч­ные за­им­ст­во­ва­ния) и, со­от­ветст­вен­но, сред­ние жан­ры (дру­же­ское по­сла­ние, эле­гию, идил­лию, бал­ла­ду и др.), ут­вер­ждая их рав­но­пра­вие с одой, и вы­дви­га­ли на пер­вый план те­му че­ло­ве­ка как ча­ст­но­го ли­ца.

Крылов, Пушкин, Жуковский и Гнедич. Эскиз Г.Г. Чернецова к картине «Парад на Царицыном лугу...». 1832. Третьяковская галерея (Москва).

По­ми­мо спо­ров о ста­ром и но­вом сло­ге за­мет­ным яв­ле­ни­ем ста­ла по­ле­ми­ка о бал­ла­де 1815–16 (с уча­сти­ем П. А. Ка­те­ни­на, Н. И. Гне­ди­ча, А. С. Гри­бое­до­ва): бал­ла­дам ка­рам­зи­ни­ста В. А. Жу­ков­ско­го про­ти­во­пос­тав­ля­лись бал­ла­ды мла­до­ар­хаи­ста Ка­те­ни­на с их под­чёрк­ну­то гру­бо­ва­тым «про­сто­на­род­ным» язы­ком. Ме­нее за­мет­но про­шла по­ле­ми­ка об идил­лии (1820–22; осн. уча­ст­ни­ки – В. И. Па­на­ев и Гне­дич). Зна­чи­тель­ный ре­зо­нанс име­ла дис­кус­сия 1820-х гг., вы­зван­ная пуб­ли­ка­ци­ей ро­ман­ти­че­ских по­эм А. С. Пуш­ки­на и пе­ре­рос­шая в по­ле­ми­ку о ро­ман­ти­че­ской и клас­си­че­ской по­эзии в це­лом – с уча­сти­ем П. А. Вя­зем­ско­го, А. А. Бес­ту­жева-Мар­лин­ско­го, М. А. Дмит­рие­ва, В. К. Кю­хель­бе­ке­ра и др. Спо­ры о ро­ман­тиз­ме про­дол­жились в 1830-х гг., при­чём на пер­вый план вы­дви­нул­ся во­прос о его зна­че­нии для со­вре­мен­но­сти: ро­ман­тизм трак­то­вал­ся и как ис­тин­ное вы­ра­же­ние ду­ха совр. эпо­хи (Н. А. По­ле­вой, из­да­тель ж. «Мо­с­ков­ский те­ле­граф», 1825–34), и как пе­ре­жи­ток сред­не­ве­ко­во­го ми­ро­ощу­ще­ния, от­вле­каю­щий совр. ли­те­ра­ту­ру от её под­лин­ной за­да­чи – вос­соз­да­ния «по­эзии жиз­ни» (кри­тик Н. И. На­де­ж­дин).

На­ча­ло 19 в. от­ме­че­но воз­ник­но­ве­нием лит. об­ществ – но­вой для рус. ли­те­ра­ту­ры фор­мы объ­е­ди­не­ния ли­те­рато­ров, сви­де­тель­ст­во­вав­шей о воз­раста­нии со­ци­аль­ной ро­ли ли­те­ра­ту­ры и об уп­ро­че­нии ста­ту­са пи­са­те­ля. В С.-Пе­тер­бур­ге поя­ви­лись Воль­ное об­ще­ст­во лю­би­те­лей сло­вес­но­сти на­ук и ху­до­жеств (1801–25, ос­но­ва­но ли­те­ра­то­ра­ми, про­дол­жав­ши­ми про­све­ти­тель­ские тра­ди­ции 18 в., – И. М. Бор­ном, В. В. По­пу­гае­вым и др.), Воль­ное об­ще­ст­во лю­би­те­лей рос­сий­ской сло­вес­но­сти (1816–25, пред­се­да­тель с 1819 – по­эт Ф. Н. Глин­ка, член Ко­рен­ной ду­мы Сою­за бла­го­ден­ст­вия), «Зе­лё­ная лам­па» (1819–20); в Мо­ск­ве – Об­ще­ст­во лю­би­те­лей рос­сий­ской сло­вес­но­сти (при Моск. ун-те, 1811–1930, с пе­ре­ры­вом в 1837–58). «Ар­хаи­сты» во гла­ве с Шиш­ко­вым ор­га­ни­зо­ва­ли в С.-Пе­тер­бур­ге об­ще­ст­во «Бе­се­да лю­би­те­лей рус­ско­го сло­ва» (1811–16; сре­ди уча­ст­ников – Г. Р. Дер­жа­вин, И. А. Кры­лов, А. А. Ша­хов­ской, С. А. Ши­рин­ский-Ших­ма­тов), имев­шее под­чёрк­ну­то офи­ци­аль­ный ха­рак­тер (це­ре­мо­ни­аль­ный стиль за­се­да­ний, на­ли­чие пе­чат­но­го орга­на – «Чте­ние в Бе­се­де лю­би­те­лей рус­ско­го сло­ва», 1811–16). Соз­дан­ное ка­рам­зи­ни­ста­ми об­ще­ст­во «Ар­за­мас» (1815–18; уча­ст­во­ва­ли Д. Н. Блу­дов, Д. В. Даш­ков, С. С. Ува­ров, К. Н. Ба­тюш­ков, П. А. Вя­зем­ский, В. А. Жу­ков­ский, А. С. Пуш­кин и др.), на­про­тив, как не­офи­ци­аль­ное и «дру­же­ское», бы­ло про­ни­за­но ду­хом иг­ры, па­ро­ди­ро­ва­ло дея­тель­ность «Бе­се­ды» в сво­их ко­ми­че­ских ри­туа­лах и лит. тек­стах (ре­чах, са­ти­рах, па­ро­ди­ях, по­сла­ни­ях).

По­эзия. В ли­те­ра­ту­ре 1-й тре­ти 19 в. по­эзия про­дол­жа­ла иг­рать ве­ду­щую роль: имен­но в ней пол­нее и по­сле­до­ватель­нее все­го раз­ра­ба­ты­ва­лась но­вая ро­ман­ти­че­ская по­эти­ка, гл. чер­ты ко­то­рой – ир­ра­цио­на­лизм вме­сто клас­си­ци­сти­че­ско­го ра­цио­на­лиз­ма (апо­фе­оз ин­туи­тив­но­го вдох­но­ве­ния при под­хо­де к ми­ру, апо­фе­оз вне­ра­зум­ных «стра­стей» при под­хо­де к че­ло­ве­че­ской ду­ше); ут­вер­жде­ние ин­ди­ви­дуа­лиз­ма (оди­но­кий ли­ри­че­ский или эпи­чес­кий ге­рой, про­ти­во­пос­тав­лен­ный ми­ру); вкус к эк­зоти­ке вме­сто ус­лов­но­го фо­на клас­си­ци­сти­че­ской древ­но­сти (об­ра­ще­ние к мо­ти­вам за­пад­но­ев­ро­пей­ско­го Сред­не­ве­ко­вья, к вос­точ­ным и юж­ным де­ко­ра­ци­ям, к рус. на­род­но­сти); раз­ра­бот­ка жан­ров, не глав­ных для клас­си­циз­ма (пре­ж­де все­го ли­ри­че­ских), и стрем­ле­ние к сти­ра­нию гра­ниц ме­ж­ду жан­ра­ми. Ос­вое­ние этой по­эти­ки со­вер­ша­лось тре­мя эта­па­ми.

Пер­вый этап – ок. 1800–1820, цен­траль­ные фи­гу­ры его – В. А. Жу­ков­ский и К. Н. Ба­тюш­ков. Гос­под­ствую­щие за­пад­ные влия­ния – ещё не столь­ко ро­ман­ти­че­ские, сколь­ко пред­ро­ман­ти­че­ские: сен­ти­мен­та­лизм (Т. Грей, ма­лые не­мец­кие по­эты), ос­сиа­ни­че­ская по­эзия, фран­цуз­ская эле­гия (Ш. Миль­вуа, Э. Пар­ни) и осо­бен­но Ф. Шил­лер. Пер­вый шаг к ос­вое­нию это­го ма­те­риала – пе­ре­во­ды (мас­те­ром ко­то­рых был Жу­ков­ский), за­тем син­тез его осу­ще­ст­в­лял­ся уже на рус. поч­ве. Глав­ным в этом син­те­зе стала вы­ра­бот­ка но­во­го сло­вес­но­го сти­ля. По­эты ис­хо­ди­ли из пред­ро­ман­ти­че­ских ис­ка­ний кон. 18 в., но шли в разл. на­прав­ле­ни­ях. Жу­ков­ский и Ба­тюш­ков ис­ка­ли но­вый стиль на пу­тях, на­ме­чен­ных Ка­рам­зи­ным и Дмит­рие­вым: иде­ал ров­но­го изя­ще­ст­ва, пре­об­ла­да­ние эмо­цио­наль­ной ок­ра­ски над пред­мет­ным смыс­лом сло­ва, иг­ра тон­ки­ми от­тен­ка­ми смыс­ла, бо­га­тая, но стро­го мо­ти­ви­ро­ван­ная ме­та­фо­ри­ка, плав­ные рит­мы (ритм ям­ба на­чи­на­ет пе­ре­страи­вать­ся по об­раз­цу рит­ма пе­сен­но­го хо­рея). Впо­след­ст­вии за этой ма­не­рой за­кре­пи­лось на­зва­ние сти­ля «гар­мо­ни­че­ской точ­но­сти». Вслед за сти­лем обо­га­ща­ет­ся и стих: ос­ваи­ва­ют­ся 3-слож­ные раз­ме­ры, по­эты экс­пе­ри­мен­ти­ру­ют с ими­та­ция­ми ан­тич­ных и рус­ских на­род­ных раз­ме­ров. Од­на­ко па­рал­лель­но про­дол­жа­ет­ся ра­бо­та и на пу­тях, на­ме­чен­ных Дер­жа­ви­ным: над ста­рым сти­лем, воз­вы­шен­ным, кон­тра­ст­ным, «ше­ро­хо­ва­тым», и над при­выч­ны­ми для не­го ре­ли­ги­оз­ны­ми и гра­ж­дан­ски­ми те­ма­ми. Круп­ных по­этов это на­прав­ле­ние не вы­дви­ну­ло.

Жан­ром, в ко­то­ром пре­иму­ще­ст­вен­но ве­лись экс­пе­ри­мен­ты по вы­ра­бот­ке но­во­го сти­ля, бы­ло по­сла­ние: оно по­зво­ля­ло ри­со­вать об­ра­зы ав­то­ра и со­бесед­ни­ка и не­при­ну­ж­дён­но бе­се­до­вать на все те­мы. Ря­дом с ди­дак­ти­че­ским по­сла­ни­ем, иду­щим от 18 в., осо­бо вы­де­ля­ет­ся лёг­кое дру­же­ское по­сла­ние («Мои пе­на­ты» Ба­тюш­ко­ва, 1811–12, опубл. в 1814). Жан­ром, в ко­то­ром пол­нее все­го вы­ра­жа­лись ре­зуль­та­ты этих экс­пери­мен­тов, бы­ла эле­гия с её цен­траль­ным об­ра­зом по­эта-меч­та­те­ля – от про­стран­ной ме­ди­та­тив­но-фи­лософ­ской у Жу­ков­ско­го («Сель­ское клад­би­ще», 1802; «На ­кон­чи­ну... ко­ро­ле­вы Вир­тем­берг­ской», 1819) до пе­чаль­ной лю­бов­но-дру­же­ской у Ба­тюш­ко­ва; эле­гия ши­ро­ко вби­ра­ла опыт духов­ной оды и опи­са­тель­ной по­эзии 18 в. Жанр пес­ни раз­дваи­ва­ет­ся: ро­ман­сы при­об­ре­та­ют эле­ги­че­скую ок­ра­ску (Жу­ков­ский, по­том Е. А. Ба­ра­тынский), а с ак­туа­ли­за­ци­ей идеи на­род­ности по­яв­ля­ют­ся пер­вые ими­та­ции рус. пе­сен (А. Ф. Мерз­ля­ков, по­том А. А. Дель­виг). Как но­вый ро­ман­ти­че­ский жанр ут­вер­жда­ет­ся бал­ла­да на сред­не­ве­ко­вом за­пад­ном или рус­ском ма­те­риа­ле («Люд­ми­ла» Жу­ков­ско­го, 1808, за­тем «Песнь о ве­щем Оле­ге» А. С. Пуш­ки­на, 1822); уве­ли­чив­шись в объ­ё­ме, бал­ла­да да­ла пер­вую рус­скую ро­ман­ти­че­скую по­эму – «Две­на­дцать спя­щих дев» Жу­ков­ско­го (1810–17, отд. изд. – 1817). Со­еди­няя чер­ты по­сла­ния и пес­ни, ри­су­ет не­обыч­ный об­раз по­эта-гу­са­ра Д. В. Да­вы­дов (позд­нее, ис­поль­зуя эле­мен­ты по­сла­ния и эле­гии, соз­да­ёт об­раз по­эта-бур­ша Н. М. Язы­ко­в); на сты­ке эле­гии и бал­ла­ды бу­дет раз­ра­ба­ты­вать свои «ду­мы» К. Ф. Ры­ле­ев.

Тра­ди­ци­он­ные клас­си­ци­сти­че­ские жан­ры на­чи­на­ют от­ми­рать. Гра­ж­дан­ская ода по­сте­пен­но те­ря­ет жан­ро­вые при­зна­ки и пре­вра­ща­ет­ся в пуб­ли­ци­стиче­ское сти­хо­тво­ре­ние сво­бод­ной фор­мы (ср. «Воль­ность», 1817, опубл. в 1856, «На­по­ле­он», 1821, опубл. в 1826, и «Кле­вет­ни­кам Рос­сии», 1831, у Пуш­ки­на); уни­каль­ной по­пыт­кой транс­фор­ми­ро­вать преж­нюю оду в ду­хе ро­ма­нтиз­ма был «Пе­вец во ста­не рус­ских вои­нов» Жу­ков­ско­го (1812). Ду­хов­ная ода у Ф. Н. Глин­ки пре­вра­ща­ет­ся в ре­ли­ги­оз­ную эле­гию. Са­ти­ра про­дол­жа­ла су­ще­ст­во­вать у М. В. Ми­ло­но­ва, А. Н. На­хи­мо­ва, Ры­лее­ва, но позд­нее со­хра­ни­лась лишь в сти­ли­за­ци­ях. Наи­бо­лее жиз­не­спо­соб­ным ока­зал­ся ба­сен­ный жанр – бла­го­да­ря та­лан­ту И. А. Кры­лова, ко­то­рый вер­нул в не­го про­сто­ре­чие, но без шу­тов­ско­го ко­миз­ма; от это­го его бас­ни (1-е изд., 1809) ста­ли вос­при­ни­мать­ся как во­пло­ще­ние на­род­ной муд­ро­сти. В дру­гом на­прав­ле­нии ра­бо­тал А. Е. Из­май­лов, ста­ра­ясь при­бли­зить бас­ню к бы­то­вой за­ри­сов­ке. По­сле них бас­ня вы­хо­дит из упот­реб­ле­ния и ос­та­ёт­ся лишь пред­ме­том па­ро­дий.

Вто­рой этап – ок. 1820–1830, его централь­ная фи­гу­ра – Пуш­кин. Гос­подствую­щее за­пад­ное влия­ние это­го вре­ме­ни – Дж. Г. Бай­рон (час­то че­рез франц. пе­ре­во­ды), в мень­шей сте­пе­ни – И. В. Гё­те (для по­этов-«лю­бо­муд­ров», про­ти­во­пос­та­вив­ших по­эзии чув­ст­ва «по­эзию мыс­ли») и А. Ше­нье. Со­пер­ни­че­ст­во «ар­хаи­че­ско­го» и «но­ва­тор­ско­го» сти­ля в по­эзии за­кан­чи­ва­ет­ся по­бе­дой вто­ро­го; П. А. Ка­те­нин де­ла­ет сме­лую по­пыт­ку син­те­за, пред­став­ляя ро­ман­тизм как один из до­пус­тимых ва­ри­ан­тов клас­си­циз­ма, но не нахо­дит от­кли­ка. Сре­ди по­этов-де­каб­ри­стов Ры­ле­ев и В. К. Кю­хель­бе­кер ещё со­хра­ня­ют осо­бен­но­сти ар­хаи­че­ско­го сти­ля, но А. А. Бес­ту­жев-Мар­лин­ский и А. И. Одо­ев­ский пол­но­стью пе­ре­хо­дят на но­вый; сре­ди по­этов-«лю­бо­муд­ров» С. П. Ше­вы­рёв экс­пе­ри­мен­ти­ру­ет с ар­ха­из­ма­ми, но Д. В. Ве­не­ви­ти­нов сво­бо­ден от них. По­след­ним па­мят­ни­ком ар­хаи­че­ско­го сти­ля в по­эзии был пе­ре­вод «Илиа­ды», сде­лан­ный Н. И. Гне­ди­чем (1829). В ро­ман­тиз­ме ан­тич­ность вос­при­ни­ма­ет­ся по-но­во­му – как ис­то­ри­че­ская эк­зо­ти­ка, и боль­ше гре­че­ская, чем рим­ская. По­доб­ным об­ра­зом был пе­ре­ос­мыс­лен тра­ди­ци­он­ный жанр эк­ло­ги-идил­лии (А. А. Дель­виг), не по­лу­чив­ший даль­ней­ше­го раз­ви­тия. Вме­сто не­го стал раз­ра­ба­ты­вать­ся жанр не­боль­ших «под­ра­жа­ний древ­ним» («Ре­де­ет об­ла­ков ле­ту­чая гря­да...» Пуш­кина, 1820, опубл. в 1824, и др.). Ро­ман­ти­че­ская эле­гия обо­га­ща­ет­ся фо­ном эк­зо­ти­че­ской при­ро­ды, пе­ре­кли­каю­щим­ся с чув­ст­ва­ми ге­роя: это са­мая за­кон­чен­ная её фор­ма («По­гас­ло днев­ное све­ти­ло...», 1820, «К мо­рю», 1824, Пуш­ки­на, «Фин­лян­дия» Ба­ра­тын­ско­го, 1820, опубл. в 1826, «Нарв­ский во­до­пад» П. А. Вя­зем­ско­го, 1826). По­сле это­го она по­сте­пен­но те­ря­ет жан­ро­вую от­чёт­ли­вость и пре­вра­ща­ет­ся в ли­ри­че­ские сти­хо­тво­ре­ния раз­но­го ви­да («Вос­по­ми­на­ние», «Б­ро­жу ли я вдоль улиц шум­ных...», оба 1829, Пуш­ки­на). У Вя­зем­ско­го и Ба­ра­тын­ско­го эле­ги­че­ские сти­хи со­хра­ня­ют боль­ше ра­цио­наль­ной чёт­ко­сти, у Язы­ко­ва и Ве­не­вити­но­ва – они воль­нее и аморф­нее: жанро­вые гра­ницы по­сте­пен­но раз­мы­ва­ют­ся. Ро­ман­ти­че­ская бал­ла­да на­чи­на­ет осво­бо­ж­дать­ся от из­бы­точ­но­го ли­риз­ма (ср. «Люд­ми­лу», 1808, и «Ле­но­ру», 1831, у Жу­ков­ско­го) и да­ёт тол­чок раз­ви­тию но­во­го кар­тин­но-по­ве­ст­во­ва­тель­но­го сти­ля, по­на­ча­лу на эк­зо­ти­че­ском ма­те­риа­ле («Уто­п­лен­ник», 1828, «Де­ли­баш», 1829, опубл. в 1832, Пуш­ки­на).

Глав­ным со­бы­ти­ем вто­ро­го эта­па ста­ло ос­вое­ние боль­шо­го жан­ра ро­ман­ти­че­ской по­эмы. Под­го­тов­кой к ней бы­ли ска­зоч­ные по­эмы 1810-х гг. на древ­не­рус­ские те­мы (вер­ши­на их – «Рус­лан и Люд­ми­ла» Пуш­ки­на, 1820). Перелом­ным стал «Кав­каз­ский плен­ник» Пуш­ки­на (1822): эк­зо­ти­че­ский фон, оди­нокий за­га­доч­ный ге­рой, раз­оча­ро­ван­ный и го­ни­мый, чья-то тра­ги­че­ская ги­бель в куль­ми­на­ции и гл. обр. на­пряжён­ный ли­ризм, в ко­то­ром те­ря­ет­ся пре­ры­ви­стый и на­ро­чи­то не­яс­ный сю­жет. По это­му об­раз­цу с раз­лич­ными ва­риа­ция­ми со­чи­ня­ют­ся «Чер­нец» И. И. Коз­ло­ва (1825), «Бо­р­ский» А. И. По­до­лин­ско­го (1829), «Эда» Ба­ра­тын­ско­го (1824, опубл. в 1826) и др.; к не­му близ­ки по­эмы с ис­то­ри­че­ски­ми ге­роя­ми («Вой­на­ров­ский» Ры­лее­ва, 1825); за­вер­ше­ни­ем этой тра­ди­ции ста­нут по­эмы М. Ю. Лер­мон­то­ва. Ме­ж­ду тем Пуш­кин стре­мил­ся вый­ти из еди­нооб­раз­но­го ли­ри­зо­ван­но­го сти­ля к со­че­та­нию взаи­мо­от­те­няю­щих функ­цио­наль­ных сти­лей: в «Пол­та­ве» (1829) че­ре­ду­ют­ся ро­ман­ти­че­ский ли­ризм, объ­ек­тив­ная кар­тин­ная точ­ность и оди­че­ский па­фос, сти­ли­зо­ван­ный под 18 в.; в «Мед­ном всад­ни­ке» (1833, опубл. в 1837) кон­тра­сти­ру­ют вы­со­кий стиль в те­ме Пет­ра и Пе­тер­бур­га и про­заи­зи­ро­ван­ный – в рас­ска­зе о «ма­лень­ком чи­нов­ни­ке». За­вер­ше­ние этих ис­ка­ний – ро­ман в сти­хах «Ев­ге­ний Оне­гин» (1823–31, 1-е пол­ное изд.– 1833) с его слож­ной иг­рой ли­риз­ма, объ­ек­тив­но­сти и гос­под­ствую­щей над ни­ми иро­нии. Пуш­кин впер­вые ввёл в сти­хо­твор­ный эпос кар­ти­ну рус. со­вре­мен­но­сти (рань­ше она бы­ла воз­мож­на лишь в са­ти­ре), и это сра­зу пе­ре­ос­мыс­ли­ло ро­ман­ти­че­ский сю­жет: за­га­доч­ность ге­роя и ге­рои­ни ока­за­лась мо­ти­ви­ро­ва­на ок­ру­жаю­щей их дей­ст­ви­тель­но­стью, Оне­гин стал пер­вым в рус. ли­те­ра­ту­ре об­ра­зом «лиш­не­го че­ло­ве­ка», а ро­ман был на­зван «эн­цик­ло­пе­ди­ей рус­ской жиз­ни» (В. Г. Бе­лин­ский). За «Ев­ге­ни­ем Оне­ги­ным» по­сле­до­ва­ли др. ро­ман­ти­че­ские по­эмы на фо­не сов­ре­мен­но­сти (от «Ба­ла» Ба­ра­тын­ско­го, 1828, до «Там­бов­ской ка­зна­чей­ши» Лер­мон­то­ва, 1838), но наи­боль­шее влия­ние он ока­зал на «Ге­роя на­ше­го вре­ме­ни» Ле­рмон­то­ва (1839– 1840) и по­сле­дую­щую рус. про­зу.

Иллюстрация М.А. Врубеля к поэме М.Ю. Лермонтова «Демон». 1890. Третьяковская галерея (Москва).

Тре­тий этап – по­сле 1830, его цен­траль­ные фи­гу­ры – Лер­мон­тов и от­части Ф. И. Тют­чев. Гос­под­ствую­щее за­пад­ное влия­ние это­го вре­ме­ни – фран­цуз­ский ро­ман­тизм (А. Ла­мар­тин, О. Бар­бье, мень­ше В. Гю­го). Стиль по­эзии ста­но­вит­ся на­пря­жён­ным, па­те­тиче­ским, ги­пер­бо­ли­че­ским, иг­раю­щим кос­ми­че­ски­ми об­раз­ами и сме­лы­ми мета­фо­ра­ми; пер­вые чер­ты его вид­ны в ли­ри­ке А. И. По­ле­жае­ва, по­том у В. Г. Бе­не­дик­то­ва, В. Г. Те­п­ля­ко­ва и др. В бо­лее сдер­жан­ной фор­ме он слу­жит гл. обр. пуб­ли­ци­сти­че­ской по­эзии («Смерть по­эта», 1837, опубл. в 1858, «По­след­нее но­во­се­лье», 1841, Лер­мон­то­ва). Это­му «не­ис­то­во­му сти­лю» от­те­не­ни­ем стал «кар­тин­ный стиль» под­чёрк­ну­той яс­но­сти, иду­щий от позд­не­го Пуш­ки­на («Бо­ро­ди­но», 1837, «Спор», 1841, Лер­мон­то­ва); в не­го на­чи­на­ют про­ни­кать реа­ли­сти­че­ские под­роб­но­сти, по­на­ча­лу то­же ощу­щае­мые как эк­зо­ти­ка (кав­каз­ские по­эмы По­ле­жае­ва, 1832). Ис­кус­ное со­че­та­ние этих двух раз­но­вид­но­стей ро­ман­ти­че­ско­го сти­ля обес­пе­чи­ло уда­чу по­след­них по­эм Лер­мон­то­ва – «Де­мо­на» (1829–39, пол­но­стью опубл. в 1860) и «Мцы­ри» (1840). В сто­ро­не от этой сти­ли­сти­че­ской эво­лю­ции Тют­чев об­нов­ля­ет «по­эзию мыс­ли», со­че­тая ма­лый жанр ро­ман­ти­че­ско­го фраг­мен­та с вы­со­ким сти­лем 18 в.; но этот опыт ос­та­ёт­ся не­вос­тре­бо­ван­ным, по­эты круж­ка Н. В. Стан­ке­ви­ча в фи­ло­соф­ской ли­ри­ке пред­по­чи­та­ют сле­довать не­мец­ким ро­ман­ти­кам, а по­эты-пет­ра­шев­цы в пуб­ли­ци­сти­че­ской ли­ри­ке – фран­цуз­ским. Ана­ло­гич­ным об­ра­зом А. В. Коль­цов об­нов­ля­ет «рус­скую песню», в ду­хе на­род­но­сти вно­ся в неё кар­тин­ность бы­то­вых под­роб­но­стей. Позд­ний Пуш­кин экс­пе­ри­мен­ти­ру­ет с на­род­но­стью в но­вом жан­ре ска­зок и в «Пес­нях за­пад­ных сла­вян» (1834), но это не на­хо­дит от­кли­ка, со­вре­мен­ни­ки пред­по­чи­та­ют лер­мон­тов­скую «Пес­ню про ца­ря Ива­на Ва­силь­е­ви­ча...» (1838) с её сти­ли­зо­ван­ным ли­риз­мом.

Ко­гда в 1840-х гг. на пер­вый план в ли­те­ра­ту­ре на­чи­на­ет вы­хо­дить про­за, то по­эзия от­кли­ка­ет­ся на это раз­ра­бот­кой пе­ри­фе­рий­ных жан­ров, счи­тав­ших­ся не­серь­ёз­ны­ми и по­это­му бо­лее от­кры­ты­ми для бы­то­во­го ма­те­риа­ла: ку­пле­тов (пер­во­на­чаль­но – в со­ста­ве ко­ми­че­ских во­де­ви­лей) и сти­хотворных фель­е­то­нов (с их под­чёрк­ну­то про­заи­че­ским со­дер­жа­ни­ем в сти­хотворной фор­ме); и тот и дру­гой ак­тив­но раз­ра­ба­ты­вал мо­ло­дой Н. А. Не­кра­сов.

Дра­ма­тур­гия. От­ход тра­ге­дии от клас­си­ци­сти­че­ско­го ка­но­на 18 в. на­чал­ся в твор­че­ст­ве ка­рам­зи­ни­ста В. А. Озе­ро­ва – ав­то­ра тра­ге­дий «Эдип в Афи­нах» (1804), «Фин­гал» (по­став­ле­на в 1805, опубл. в 1807), «Ди­мит­рий Дон­ской» (1806, по­став­ле­на и опубл. в 1807), «По­ли­ксе­на» (1808, по­став­ле­на в 1809, опубл. в 1816) и др., в ко­то­рых ха­рак­тер­ная для дра­мы клас­си­циз­ма кол­ли­зия чув­ст­ва и дол­га от­хо­дит на вто­рой план, а ак­цент де­ла­ет­ся на пе­ре­жи­ва­ни­ях ге­ро­ев, чьи чув­ст­ви­тель­ные мо­но­ло­ги при­об­ре­та­ют чер­ты эле­гии. Окон­ча­тель­ный раз­рыв с прин­ци­па­ми клас­си­циз­ма был со­вер­шён Пуш­ки­ным в пье­се «Бо­рис Го­ду­нов» (1824–25, опубл. в 1831). Ори­ен­ти­ру­ясь на тра­ге­дии и ис­то­ри­че­ские хро­ни­ки У. Шек­спи­ра, Пуш­кин от­ка­зал­ся от до­ми­ни­ро­ва­ния лю­бов­ной ин­три­ги и кон­флик­та чув­ст­ва и дол­га, стре­мясь, в от­ли­чие от тра­ги­ков-клас­си­ци­стов, как мож­но точ­нее пе­ре­дать ат­мо­сфе­ру и ис­то­ри­че­ское свое­об­ра­зие изо­бра­жае­мой эпо­хи. Ре­шаю­щее зна­че­ние в тра­ге­дии име­ет не про­ти­во­бор­ст­во вра­ж­дую­щих пер­со­на­жей (Бо­рис Го­ду­нов и Са­мо­зва­нец не встре­ча­ют­ся друг с дру­гом), а за­ко­ны ис­то­рии и «мне­ние на­род­ное».

В ко­ме­дио­гра­фии 1-й четв. 19 в. пре­об­ла­дал жанр «вы­со­кой ко­ме­дии», пред­став­лен­ный твор­че­ст­вом ар­хаи­ста А. А. Ша­хов­ско­го. Са­ти­ра со­че­та­ет­ся в его про­из­ве­де­ни­ях с лёг­кой иро­ни­ей, ув­ле­ка­тель­ная ин­три­га раз­во­ра­чи­ва­ет­ся в свет­ской сре­де; мн. пер­со­на­жи име­ют лег­ко­уз­на­вае­мые про­то­ти­пы. Ша­хов­ской впер­вые в рус. ко­ме­дии при­бе­га­ет к воль­но­му (раз­но­стоп­но­му) сти­ху, унас­ле­до­ван­но­му Гри­бое­до­вым. Жанр «вы­со­кой ко­ме­дии» был ра­ди­каль­но пе­ре­ос­мыс­лен в пье­се Гри­бое­до­ва «Го­ре от ума» (1822–24, изд. 1833): по­ро­ки и пред­рас­суд­ки об­ще­ст­ва – тра­ди­ци­он­ный пред­мет ко­ме­дий­но­го ос­мея­ния – изо­бра­же­ны здесь как ве­ко­веч­ная ре­аль­ность рус. бы­та, а «вы­со­кий» ге­рой, ко­то­рый по ка­но­нам жан­ра дол­жен быть об­раз­цом по­ве­де­ния и из­ре­кать нрав­ст­вен­ные ис­ти­ны, ве­дёт се­бя не все­гда здра­во­мыс­ля­ще, ока­зы­ва­ясь в си­туа­ции, внеш­не на­по­ми­наю­щей по­ло­же­ние ко­ми­че­ско­го пер­со­на­жа, «лож­но­го же­ни­ха».

Прин­ци­пи­аль­но но­вое яв­ле­ние в раз­ви­тии жан­ра ко­ме­дии – «Ре­ви­зор» Н. В. Го­го­ля (1835–36, опубл. в 1836): в нём от­сут­ст­ву­ют как по­ло­жи­тель­ный ге­рой, так и кон­фликт доб­ро­де­те­ли и по­ро­ка, а лю­бов­ные мо­ти­вы, обя­за­тель­ные для ко­ме­дии 18 в. – пер­вых де­ся­ти­ле­тий 19 в., не име­ют сю­жет­но­го зна­че­ния. В «Ре­ви­зо­ре» ор­га­нич­но пе­ре­пле­та­ют­ся чер­ты «ко­ме­дии по­ло­же­ний», где сме­хо­вой эф­фект по­ро­ж­дал­ся за­бав­ны­ми и не­ве­ро­ят­ны­ми си­туа­ция­ми, и «ко­ме­дии ха­рак­те­ров», в ко­то­рой смех вы­зы­ва­ли по­ро­ки и не­дос­тат­ки дей­ст­вую­щих лиц, при­чём пред­ме­том ос­мея­ния ста­но­вят­ся не столь­ко че­ло­ве­че­ские сла­бо­сти, сколь­ко ду­хов­ная пус­то­та и омерт­ве­ние ду­ши. Бы­то­вое прав­до­по­до­бие сцен воз­во­дит­ся до пре­дель­но­го обоб­ще­ния (уезд­ный го­род как ху­дож. мо­дель всей про­вин­ци­аль­ной Рос­сии и да­же как ино­ска­за­тель­ное изо­бра­же­ние ду­ши че­ло­ве­че­ской), а в за­вер­шаю­щей ко­ме­дию «не­мой сце­не» ока­ме­не­ние изум­лён­ных пер­со­на­жей пред­став­ле­но как фор­ма Бо­же­ст­вен­но­го су­да над ­ними.

Про­за пер­во­го де­ся­ти­ле­тия 19 в. – это гл. обр. сен­ти­мен­та­ли­ст­ские по­вес­ти в ду­хе Ка­рам­зи­на («Бед­ная Ма­ша» А. Е. Из­май­ло­ва, 1801; ано­ним­ная «Не­сча­ст­ная Мар­га­ри­та», 1803; «Пре­крас­ная Тать­я­на, жи­ву­щая у по­дош­вы Во­робь­ё­вых гор» В. В. Из­май­ло­ва, 1804), а так­же лит. пу­те­ше­ствия (сре­ди них – «Пу­те­ше­ст­вие в полу­ден­ную Рос­сию» В. В. Из­май­ло­ва, 1800–02; «Пись­ма из Лон­до­на» П. И. Ма­ка­ро­ва, 1803–04; «Пу­те­ше­ст­вие в Ма­ло­рос­сию», 1803– 1804, и «Дру­гое пу­те­ше­ст­вие в Ма­ло­рос­сию», 1804, П. И. Ша­ли­ко­ва, и др.), жан­ро­вой мо­де­лью для ко­то­рых яви­лись «Пись­ма рус­ско­го пу­те­ше­ст­вен­ни­ка» Ка­рам­зи­на (1791–95), ори­ен­ти­ро­ван­ные, в свою оче­редь, на «Сен­ти­мен­таль­ное пу­те­ше­ст­вие по Фран­ции и Ита­лии» Л. Стер­на (1768). Лит. пу­те­ше­ст­вие, на­це­лен­ное не толь­ко на вос­про­из­ве­де­ние уви­ден­но­го, но и на пе­ре­да­чу впе­чат­ле­ний и пе­ре­жи­ва­ний пу­те­ше­ст­вен­ни­ка, вы­ра­ба­ты­ва­ло но­вые для рус. ли­те­ра­ту­ры приё­мы изо­бра­же­ния внут­рен­не­го ми­ра че­ло­ве­ка.

По­пу­ляр­ным про­заи­че­ским жан­ром нач. 19 в. был ро­ман, пред­став­лен­ный пре­ж­де все­го твор­че­ст­вом В. Т. На­режно­го. Его ро­ман «Рос­сий­ский Жил­б­лаз, или По­хо­ж­де­ния кня­зя Гав­ри­лы Си­мо­но­ви­ча Чис­тя­ко­ва» (ч. 1–3, опубл. в 1814, ч. 4–6 – в 1938), на­пи­сан­ный в под­ра­жа­ние фран­цуз­ско­му плу­тов­скому ро­ма­ну А. Р. Ле­са­жа «По­хо­ж­дения Жиль Бла­за из Сан­тиль­я­ны» (1715–35), со­че­та­ет тра­ди­ци­он­ные для аван­тюр­но­го ро­ма­на чер­ты (объ­е­ди­не­ние мно­же­ст­ва са­мо­стоя­тель­ных про­исше­ст­вий фи­гу­рой гл. ге­роя) с на­гляд­но­стью и ти­пич­но­стью кар­тин рус. жиз­ни, до­хо­дя­щих по­рой до мрач­но­го гро­те­ска. Даль­ней­шая эво­лю­ция аван­тюр­но­го ро­ма­на, став­ше­го дос­тоя­ни­ем «ни­зо­вой сло­вес­но­сти», вы­ра­зи­лась в ос­лаб­ле­нии функ­ции ге­роя как ини­циа­то­ра со­вер­шаю­щих­ся со­бы­тий, в уси­лении ро­ли бла­го­де­тель­но­го слу­чая и мо­ра­ли­за­тор­ско-на­зи­да­тель­но­го на­ча­ла («Иван Вы­жи­гин», 1829, и «Пётр Ива­но­вич Вы­жи­гин», 1831, Ф. В. Бул­га­ри­на; цикл ро­ма­нов А. Ф. Вельт­ма­на «При­клю­че­ния, по­черп­ну­тые из мо­ря жи­тей­ско­го», 1846–63).

В 1820-х гг. раз­ви­ва­ет­ся жанр ро­манти­че­ской по­вес­ти, на фор­ми­ро­ва­ние ко­то­ро­го ока­за­ли влия­ние, с од­ной сто­ро­ны, ро­ман­ти­че­ская по­эзия с её уст­рем­лён­но­стью к субъ­ек­тив­но­му, в глу­би­ны че­ло­ве­че­ской ду­ши, а с дру­гой сто­ро­ны – про­за Н. М. Ка­рам­зи­на, во мно­гом пред­вос­хи­тив­шая как сти­ли­стику, так и не­ко­то­рые сю­жет­но-те­ма­ти­че­ские ти­пы ро­ман­ти­че­ской по­вес­ти (свет­ской – «Юлия», 1796, ис­то­ри­че­ской – «На­та­лья, бо­яр­ская дочь», 1792, «Мар­фа-по­сад­ни­ца, или По­ко­ре­ние Но­ва­го­ро­да», 1803).

 Два автопортрета (?) на листе с вариантом начала повести «Барышня-крестьянка». Рисунок А.С. Пушкина. 1830. Институт русской литературы (С.-Петербург).

Рус­ская ро­ман­ти­че­ская по­весть 1820– 1830-х гг. пред­став­ле­на не­сколь­ки­ми раз­но­вид­но­стя­ми. Ана­ло­гом ро­ман­ти­че­ской по­эмы на ис­то­ри­че­ские те­мы ста­но­вит­ся ис­то­ри­че­ская по­весть. Та­ковы по­вес­ти А. А. Бес­ту­же­ва-Мар­линско­го («Ро­ман и Оль­га», «За­мок Вен­ден» – обе 1823; «Ре­вель­ский тур­нир», 1825, и др.); по­вес­ти на те­мы рус. ис­то­рии Н. А. По­ле­во­го («По­весть о Си­ме­о­не, Суз­даль­ском кня­зе», опубл. впер­вые под назв. «Си­ме­он Кир­дя­па», 1828), В. И. Да­ля («Рус­ские сказ­ки», 1830) и др.

С сер. 1820-х гг. по­лу­ча­ет раз­ви­тие фан­та­сти­че­ская по­весть, пер­вым опы­том ко­то­рой в оте­че­ст­вен­ной ли­те­ра­ту­ре ста­ла «Ла­фер­тов­ская ма­ков­ни­ца» А. По­го­рель­ско­го (А. А. Пе­ров­ско­го) (1825), вклю­чён­ная ав­то­ром в по­сле­до­вав­ший за ней цикл по­вес­тей «Двой­ник, или Мои ве­че­ра в Ма­ло­рос­сии» (1828). При­ём цик­ли­за­ции «страш­ных», та­ин­ст­вен­ных ис­то­рий был позд­нее ис­поль­зо­ван, в ча­ст­но­сти, М. Н. За­гос­ки­ным в сб. «Ве­чер на Хо­пре» (1837). При­су­щий ро­ман­тиз­му ин­те­рес к фольк­ло­ру и его изу­че­ние при­во­дят к по­яв­ле­нию фан­та­сти­че­ских по­вес­тей, ос­но­ван­ных на на­род­ных пре­да­ни­ях и по­верь­ях. Та­ко­вы, напр., по­стро­ен­ные на ма­те­риа­ле рус­ско­го и ук­ра­ин­ско­го фольк­ло­ра по­вес­ти О. М. Со­мо­ва «Обо­ро­тень», «Ру­сал­ка», «Ки­ки­мо­ра» (все 1829), «Ки­ев­ские ведь­мы» (1833). К ук­ра­ин­ско­му фольк­ло­ру об­ра­ща­ет­ся в цик­ле «Ве­че­ра на ху­то­ре близ Ди­кань­ки» Н. В. Го­голь (1831–32), у ко­то­ро­го фольк­лор­ная фан­та­сти­ка со­че­та­ет­ся здесь с ха­рак­тер­ным приё­мом его по­эти­ки – вме­ша­тель­ст­вом в ход ре­аль­ности стран­но­го и ало­гич­но­го. К «Ве­че­рам...» при­мы­ка­ет по­весть «Вий» (сб. «Мир­го­род», 1835). Фан­та­сти­че­ский эле­мент иг­ра­ет важ­ную сю­же­то­об­ра­зую­щую роль и в «пе­тер­бург­ских по­вес­тях» Го­го­ля 1830 – нач. 1840-х гг. («Нев­ский про­спект», «Нос», «Порт­рет», «Ши­нель»). Фан­та­сти­че­ская по­весть 1830–40-х гг. пред­став­ле­на в твор­че­ст­ве В. Ф. Одо­ев­ско­го («Силь­фи­да», 1837, «Са­ла­ман­д­ра», 1840, и др.), ис­поль­зую­ще­го фан­та­сти­ку для вы­ра­же­ния со­кро­вен­ных раз­мыш­ле­ний о при­ро­де идеа­ла и его тра­ги­че­ском не­со­от­вет­ст­вии ок­ру­жаю­щей дей­ст­ви­тель­но­сти.

В нач. 1820-х гг. за­ро­ж­да­ет­ся т. н. «свет­ская» по­весть – на сю­же­ты из жиз­ни свет­ско­го об­ще­ст­ва, пер­вые ­опыты ко­то­рой («Ве­чер на би­вуа­ке» А. А. Бес­ту­же­ва-Мар­лин­ско­го, 1823; «Чу­дак. Порт­рет с по­длин­ни­ка, весь­ма ред­ко встре­чае­мо­го», 1823, и «Ве­чер», 1824, О. М. Со­мо­ва) ещё тес­но свя­за­ны с тра­ди­ция­ми про­све­ти­тель­ской ли­те­ра­ту­ры: ге­рой, но­си­тель пе­ре­до­вых взгля­дов, про­ти­во­сто­ит по­гряз­ше­му в пред­рас­суд­ках и по­ро­ках све­ту. Свет­ские по­вес­ти 1830-х гг. ли­ше­ны этой за­дан­но­сти и схе­ма­тич­но­сти: они от­ли­ча­ют­ся уг­луб­лён­ной раз­ра­бот­кой взаи­моот­но­ше­ний лич­но­сти и об­ще­ст­ва, в их ос­нове ле­жит, как пра­ви­ло, лю­бов­но-пси­хо­ло­ги­че­ская дра­ма. Та­ко­вы по­вес­ти «Ис­пы­та­ние» (1830), «Фре­гат "На­де­ж­да"» (1833) Бес­ту­же­ва-Мар­лин­ско­го; «Аук­ци­он» (1835), «Мас­ка­рад», «Мил­ли­он» (обе 1839) Н. Ф. Пав­ло­ва; «Чи­ны и день­ги» Е. П. Рос­топчи­ной (1838); «Княж­на Ми­ми» (1834), «Княж­на Зи­зи» (1839) В. Ф. Одо­ев­ско­го; «Три же­ни­ха» (1837), «Ис­то­рия двух ка­лош» (1839), «Боль­шой свет» (1840) В. А. Сол­ло­гу­ба.

Осо­бую груп­пу со­ста­ви­ли по­вес­ти об ис­кус­ст­ве и о ху­дож­ни­ках («По­след­ний квар­тет Бет­хо­ве­на», 1830, «Се­ба­сти­ан Бах», 1835, «Жи­во­пи­сец», 1839, В. Ф. Одо­ев­ско­го; «Жи­во­пи­сец» Н. А. По­ле­во­го, 1834).

В 1830-е гг. по­лу­ча­ет рас­про­стра­не­ние «эт­но­гра­фи­че­ская» по­весть, изо­бра­жаю­щая жизнь «ма­лых на­ро­дов» Рос­сии и варь­и­рую­щая те­му «ес­те­ст­вен­но­го че­ло­ве­ка»: «Ам­ма­лат-бек» (1832), «Мул­ла Нур» (1836) Бес­ту­же­ва-Мар­лин­ско­го, «Ут­бал­ла» Е. А. Ган (1837), «Нур­ме­ка» Н. А. Ду­ро­вой (1839) и др.

По­вес­ти, соз­дан­ные Пуш­ки­ным в кон. 1820-х – 30-е гг. («По­вес­ти по­кой­но­го Ива­на Пет­ро­ви­ча Бел­ки­на», 1831, «Пи­ко­вая да­ма», 1833, изд. 1834), всту­па­ют в диа­лог с тра­ди­ци­ей сен­тимен­таль­ной и ро­ман­ти­че­ской по­ве­стей, иро­ни­че­ски пе­ре­ина­чи­вая их мо­ти­вы и приё­мы, как бы на­прав­ляя в дру­гую сто­ро­ну ти­пич­ное для них сю­жет­ное раз­ви­тие (напр., ро­ман­ти­че­ский сю­жет о ро­ко­вом по­един­ке в «Вы­стре­ле» и сен­ти­мен­таль­ная ис­то­рия оболь­ще­ния про­сто­лю­дин­ки дво­ря­ни­ном в «Стан­цион­ном смот­ри­те­ле» име­ют кон­цов­ки, про­ти­во­ре­ча­щие лит. тра­ди­ции). В «Пи­ко­вой да­ме» ро­ман­ти­че­ские мо­тивы ­даны в двой­ст­вен­ном, од­но­вре­менно серь­ёз­ном и иро­ни­че­ском, ос­ве­ще­нии, а гл. ге­рой – и по­хож, и не по­хож на ро­ман­ти­че­ско­го ге­роя, со­вме­щая в се­бе стра­ст­ность, «ог­нен­ное во­об­ра­же­ние» и бур­жу­аз­ную рас­чёт­ли­вость.

Ос­нов­ным «боль­шим» жан­ром в про­зе 1820–30-х гг., об­раз­цом для ко­то­рого по­слу­жи­ли про­из­ве­де­ния В. Скот­та, был ис­то­ри­че­ский ро­ман: «Юрий Ми­ло­слав­ский, или Рус­ские в 1612 го­ду» (1829) и «Ро­слав­лев, или Рус­ские в 1812 го­ду» (1831) М. Н. За­гос­ки­на, «По­след­ний Но­вик...» (1831– 1833), «Ле­дя­ной дом» (1835) И. И. Ла­жеч­ни­ко­ва, «Клят­ва при гро­бе Гос­под­нем» Н. А. По­ле­во­го (1832), «Стрель­цы» (1832), «Ре­гент­ст­во Би­ро­на» (1834) К. П. Ма­саль­ско­го, «Ка­пи­тан­ская доч­ка» Пуш­ки­на (1836). В пуш­кин­ском про­из­ве­де­нии (ав­тор на­зы­вал его и ро­ма­ном, и по­ве­стью) ка­нон ис­то­ри­че­ско­го ро­ма­на был зна­чи­тель­но обо­га­щён: фи­гу­ра мятеж­ни­ка Пу­га­чё­ва слож­на и не­од­нознач­на, а дво­рян­ст­во и на­род пред­став­ле­ны не толь­ко как две вра­ж­дующие си­лы, но и как но­си­те­ли двух не­со­вмес­ти­мых сис­тем нрав­ст­вен­ных цен­но­стей.

«Бэла». Иллюстрация В.А. Серова к роману М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». 1890. Третьяковская галерея (Москва).

Но­вый этап раз­ви­тия жан­ра свя­зан с ро­ма­ном Лер­мон­то­ва «Ге­рой на­ше­го вре­ме­ни» (изд. 1840; 2-е изд., с пре­ди­сло­ви­ем ав­то­ра, 1841), пред­став­ляю­щим со­бой цикл по­вес­тей, ори­ен­ти­ро­ван­ных на тра­ди­ции пу­те­во­го очер­ка, свет­ской и фан­та­сти­че­ской по­вес­ти и др.; един­ст­во ро­ма­на зи­ж­дет­ся не на сю­жет­но-со­бы­тий­ной ос­но­ве, но на «ис­то­рии ду­ши че­ло­ве­че­ской». Эта ис­то­рия пред­став­ле­на в свои куль­ми­на­ци­он­ные мо­мен­ты (на­по­ми­ная о ком­по­зи­ции ро­ман­ти­че­ских по­эм); всё вни­ма­ние пи­са­те­ля со­сре­до­то­че­но на мыс­лях и про­ти­во­ре­чи­вых чув­ст­вах глав­но­го ге­роя, оп­ре­де­ляю­щих его по­ве­де­ние.

Слож­ная по­ве­ст­во­ва­тель­ная фор­ма, ос­но­ван­ная на прин­ци­пе цик­ли­за­ции, пре­тво­ре­на и в фи­ло­соф­ском ро­ма­не «Рус­ские но­чи» В. Ф. Одо­ев­ско­го (1836–44, опубл. в 1844): но­вел­лы, об­рам­лён­ные фи­ло­соф­ско-эс­те­ти­че­ски­ми рас­су­ж­де­ния­ми че­ты­рёх дру­зей, ста­но­вят­ся ил­лю­ст­ра­ция­ми той или иной точ­ки зре­ния в со­вме­ст­ном по­ис­ке ис­ти­ны, ко­то­рую так и не да­но об­рес­ти.

Опы­том соз­да­ния но­во­го про­заи­че­ско­го жан­ра яви­лась по­эма Го­го­ля «Мёрт­вые ду­ши» (1-й том – 1842, текст на­пи­сан­ных глав 2-го то­ма был со­жжён ав­то­ром в 1852 и лишь час­тич­но со­хра­нил­ся в чер­но­ви­ках). От­ка­зы­ва­ясь от схем ро­ман­но­го сю­же­та, Го­голь вы­страи­ва­ет ком­по­зи­цию по­эмы пре­дель­но сво­бод­но: аван­тю­ра гл. ге­роя ис­поль­зо­ва­на как стер­жень, на ко­то­рый на­ни­зы­ва­ют­ся са­мо­стоя­тель­ные эпи­зо­ды и ли­ри­че­ские от­сту­п­ле­ния, скла­ды­ваю­щие­ся в еди­ное эпи­чес­кое по­лот­но. Ус­та­нов­ка на гран­ди­оз­ный об­раз Рос­сии, в ко­то­ром рас­тво­ря­ют­ся ча­ст­ные судь­бы ге­ро­ев, от­ли­ча­ет «Мёрт­вые ду­ши» от всех жан­ро­вых раз­но­вид­но­стей со­вре­мен­но­го Го­го­лю ро­ма­на. Дос­то­вер­ность ху­до­же­ст­вен­но­го изо­бра­же­ния ве­ще­ст­вен­но­го ми­ра со­еди­не­на в го­го­лев­ской по­эме с сим­во­лич­но­стью (до­рога как жиз­нен­ный путь Чи­чи­ко­ва, Рос­сии и че­ло­ве­че­ской ду­ши; по­ме­щи­ки как неповторимые лич­ности и как урод­ли­вое, но всё же подлин­ное во­пло­ще­ние универсальных свойств рус. на­цио­наль­но­го ха­рак­те­ра).

В сер. 1840-х гг. сфор­ми­ро­ва­лось но­вое лит. на­прав­ле­ние, по­лу­чив­шее на­зва­ние «на­ту­раль­ная шко­ла». Вы­ра­зи­те­лем её эс­те­ти­че­ских идей стал В. Г. Бе­лин­ский. Пи­са­те­ли на­ту­раль­ной школы, груп­пи­ро­вав­шие­ся во­круг жур­на­лов «Оте­че­ст­вен­ные за­пис­ки» (1839–67) и «Со­вре­мен­ник» (1836–66), всту­пи­ли в лит. борь­бу од­но­вре­мен­но и с мас­совой бел­лет­ри­сти­кой, и с за­по­здалым, кло­ня­щим­ся к упад­ку ро­ман­тиз­мом. Объ­явив­шая се­бя на­след­ни­цей гого­лев­ских тра­ди­ций, на­ту­раль­ная шко­ла как на­чаль­ный этап раз­ви­тия реа­лиз­ма в рус. ли­те­ра­ту­ре стре­ми­лась к вос­соз­да­нию соци­аль­ных ти­пов, вы­яв­ле­нию за­ви­симо­сти че­ло­ве­че­ско­го ха­рак­те­ра от обстоя­тельств (вос­пи­та­ния, об­ра­зо­ва­ния, ро­да за­ня­тий) и сре­ды. Эс­те­ти­че­ские ос­но­вы на­ту­раль­ной шко­лы, ви­дев­шей в «про­зе жиз­ни» дос­той­ную худож­ни­ка те­му, в зна­чи­тель­ной сте­пени оп­ре­де­ли­лись в по­ле­ми­ке о по­эме «Мёрт­вые ду­ши» и о твор­че­ст­ве Гого­ля в це­лом: ес­ли Бе­лин­ский трак­то­вал «Мёрт­вые ду­ши» как опыт со­ци­аль­но-кри­ти­че­ско­го ис­сле­до­ва­ния совр. жиз­ни, то дру­гие лит. кри­ти­ки ли­бо не при­зна­ва­ли ху­дож. дос­то­инств го­голев­ско­го про­из­ве­де­ния, уп­ре­кая ав­тора в опи­са­нии «низ­ких» пред­ме­тов и в не­ря­ше­ст­ве сло­га (Н. А. По­ле­вой, О. И. Сен­ков­ский), ли­бо, да­вая вы­со­кую оцен­ку го­го­лев­ской по­эме, не от­но­си­ли со­ци­аль­ный ана­лиз, са­ти­ру и точ­ность бы­то­пи­са­ния к её оп­ре­де­ляю­щим свой­ст­вам (К. С. Ак­са­ков, С. П. Ше­вы­рёв).

На­ря­ду с «Мёрт­вы­ми ду­ша­ми» зна­чи­тель­ное влия­ние на фор­ми­ро­ва­ние прин­ци­пов на­ту­раль­ной шко­лы ока­за­ла «Ши­нель» Го­го­ля (1842): гро­те­ск­ная по­весть, со­еди­няю­щая анек­до­тич­ность и ро­ман­ти­че­скую па­те­ти­ку, бы­ла вос­при­ня­та со­вре­мен­ни­ка­ми как гу­ман­ная про­по­ведь со­чув­ст­вия к «ма­лень­ко­му че­ло­ве­ку».

Обложка к рассказу И.С. Тургенева «Певцы». Художник Б.М. Кустодиев (Москва, 1926).

Ха­рак­тер­ным жан­ром на­ту­раль­ной шко­лы стал фи­зио­ло­ги­че­ский очерк – раз­но­вид­ность лит. очер­ка, ко­то­рой свой­ст­вен­ны точ­ность бы­то­вых за­ри­со­вок, обу­слов­лен­ная стрем­ле­ни­ем по­ка­зать струк­ту­ру («фи­зио­ло­гию») со­вре­мен­но­го пи­са­те­лю об­ще­ст­ва, от­сут­ст­вие сю­же­та, пре­об­ла­да­ние опи­са­тель­но­сти, ин­те­рес к изо­бра­же­нию жиз­ни пре­иму­ще­ст­вен­но со­ци­аль­ных ни­зов (мел­кий чи­нов­ник, шар­ман­щик, тор­го­вец, кре­по­ст­ной и др.): сбор­ник рас­ска­зов и очер­ков Я. П. Бут­ко­ва «Пе­тер­бург­ские вер­ши­ны» (ч. 1 – 1845, ч. 2 – 1846), очер­ки И. И. Па­нае­ва, Д. В. Гри­го­ро­ви­ча. Фи­зио­ло­ги­че­ский очерк ока­зал влия­ние на раз­ви­тие по­вес­ти на­ту­раль­ной шко­лы (про­из­ве­де­ния П. Н. Куд­ряв­це­ва, Е. П. Гре­бён­ки, А. И. Гер­це­на, В. А. Сол­ло­гу­ба; «Бед­ные лю­ди» Ф. М. Дос­то­ев­ско­го, 1846). Он ле­жит и в ос­но­ве «За­пи­сок охот­ни­ка» И. С. Тур­ге­не­ва (отд. изд. – 1852), уде­ляю­ще­го, од­на­ко, зна­чи­тель­но боль­шее вни­мание раз­ра­бот­ке ха­рак­те­ров.

От ро­ман­ти­че­ской ли­те­ра­ту­ры на­ту­раль­ная шко­ла унас­ле­до­ва­ла об­раз от­чу­ж­дён­но­го от общества и не на­хо­дя­щего для се­бя жиз­нен­ной це­ли ге­роя (ро­ман «Кто ви­но­ват?» Гер­це­на, 1845– 1846; по­вес­ти «Бре­тёр», 1847, «Гам­лет Щиг­ров­ско­го уез­да», 1849, «Днев­ник лиш­не­го че­ло­ве­ка», 1850, Тур­ге­не­ва, «Ипо­хон­д­рик» А. В. Стан­ке­ви­ча, 1848, и др.). Од­на­ко от­чу­ж­де­ние ге­роя мо­ти­ви­ро­ва­но со­ци­аль­ны­ми при­чи­на­ми, а сам он не­ред­ко оце­ни­ва­ет­ся кри­ти­че­ски.

В по­вес­тях 1840-х гг. ши­ро­ко ис­поль­зо­ва­лись раз­но­об­раз­ные приё­мы по­вест­во­ва­ния (от ли­ца ус­лов­но­го ав­тора-по­ве­ст­во­ва­те­ля – Па­на­ев, Гре­бён­ка, Сол­ло­губ; от ли­ца од­но­го из уча­стни­ков опи­сы­вае­мой в по­вес­ти ис­то­рии – «Ан­д­рей Ко­ло­сов» Тур­ге­не­ва, 1844, «Со­ро­ка-во­ров­ка» Гер­це­на, 1848; из­ло­же­ние со­бы­тий в фор­ме ис­по­ве­ди глав­но­го ге­роя – «Про­ти­во­ре­чия» М. Е. Сал­ты­ко­ва-Щед­ри­на, 1847), рас­ши­ряв­шие гра­ни­цы ху­дож. вос­про­из­ве­де­ния дей­ст­ви­тель­но­сти в сто­ро­ну уг­луб­лён­но­го ана­ли­за внут­рен­не­го ми­ра че­ло­ве­ка и го­то­вив­шие поч­ву для реа­ли­сти­че­ско­го ро­ма­на. Не­ма­лую роль в его фор­ми­ро­ва­нии сыг­рал и при­ём цик­ли­за­ции ма­лых про­заиче­ских жан­ров, объ­е­ди­нён­ных од­ним глав­ным ге­ро­ем (по­вес­ти «Та­ран­тас» Сол­ло­гу­ба, час­тич­но опубл. в 1840, пол­но­стью – в 1845; «При­клю­че­ния си­ней ас­сиг­на­ции» Гре­бён­ки, 1847).

2-я половина 19 века

Про­за. С сер. 19 в. до­ми­ни­рую­щим про­заи­че­ским жан­ром ста­но­вит­ся ро­ман, ко­то­рый всту­па­ет в но­вую ста­дию раз­ви­тия: вы­ра­ба­ты­ва­ют­ся приё­мы ор­га­ни­за­ции боль­шой по­ве­ст­во­ва­тель­ной фор­мы, уг­луб­лён­но­го пси­хо­ло­ги­че­ско­го ана­ли­за; ос­ваи­ва­ет­ся раз­но­об­раз­ная со­ци­аль­но-по­ли­ти­че­ская, эти­че­ская, фи­ло­соф­ско-ре­ли­ги­оз­ная, эс­те­ти­че­ская про­бле­ма­ти­ка. Ов­ла­дев сред­ст­ва­ми об­раз­ной ин­ди­ви­дуа­ли­за­ции и дос­тиг­нув реа­ли­сти­че­ско­го жиз­не­по­до­бия, ро­ман в то же вре­мя при­хо­дит и к важ­ней­шим ху­дож. обоб­ще­ни­ям: мно­гие соз­дан­ные в 1850–60-е гг. об­ра­зы ста­ли для рус. куль­ту­ры сим­во­ла­ми оп­ре­де­лён­ной жиз­нен­ной по­зи­ции, той или иной «прав­ды» или за­блу­ж­де­ния (Ба­за­ров, Об­ло­мов, Рас­коль­ни­ков и др.).

Од­ним из соз­да­те­лей рус­ско­го со­циаль­но-пси­хо­ло­ги­че­ско­го ро­ма­на был И. С. Тур­ге­нев. По­свя­щён­ные со­вре­мен­ным идей­ным кон­флик­там и ис­ка­ни­ям, его ро­ма­ны от­ме­че­ны мас­тер­ст­вом ти­пи­за­ции: в ка­ж­дом из них Тур­ге­нев соз­да­ёт об­раз, кон­цен­три­рую­щий в се­бе чер­ты по­ко­ле­ния (Ру­дин в ро­ма­не «Ру­дин», 1856; Лав­рец­кий в «Дво­рян­ском гнез­де», 1859; Ба­за­ров в «От­цах и де­тях», 1862; Лит­ви­нов в «Ды­ме», 1867; Не­жда­нов в «Но­ви», 1876). Впер­вые в рус. ро­ма­не столк­но­ве­ние со­циаль­но-по­ли­ти­че­ских по­зи­ций (спор «но­во­го ге­роя» с кон­сер­ва­то­ром или псев­до­ли­бе­ра­лом) ста­но­вит­ся од­ним из дви­жу­щих мо­мен­тов по­ве­ст­во­ва­ния. Ро­ма­ны Тур­ге­не­ва со­хра­ня­ют связь с ро­ман­ти­че­ской тра­ди­ци­ей, что про­яв­ля­ет­ся в ли­ри­че­ском то­не его про­зы и осо­бен­но в вы­бо­ре гл. ге­роя, не­су­ще­го пе­чать оди­но­че­ст­ва и от­чу­ж­де­ния.

И. А. Гон­ча­ров, в от­ли­чие от Тур­ге­не­ва, де­ла­ет ак­цент на изо­бра­же­нии ус­то­яв­ших­ся форм жиз­ни; его ро­ма­нам при­су­ща эпи­чес­кая за­мед­лен­ность, пер­со­на­жи вклю­че­ны в при­выч­ный ритм по­все­днев­но­го бы­тия. Со­пос­тав­ляя по­ляр­ные жиз­нен­ные по­зи­ции, во­пло­щаю­щие оп­ре­де­лён­ный, ис­то­ри­че­ски сло­жив­ший­ся тип по­ве­де­ния и ми­ро­вос­прия­тия (ле­ни­вое бар­ст­во и дея­тель­ная бур­жу­аз­ность в «Об­ло­мо­ве», 1859; эс­те­тизм и ни­ги­лизм в «Об­ры­ве», 1869), Гон­ча­ров ви­дит в них не взаи­мо­от­ри­цаю­щие, но ско­рее до­пол­няю­щие друг дру­га на­ча­ла (так, три главных жен­ских об­раза «Об­ры­ва», при всей сво­ей не­по­хо­же­сти, скла­ды­ва­ют­ся в еди­ный об­раз рус. жен­щи­ны и са­мой Рос­сии).

В по­вес­тях и ро­ма­нах А. Ф. Пи­сем­ско­го об­раз «лиш­не­го че­ло­ве­ка» пре­тер­пе­ва­ет сни­же­ние, при­об­ре­тая чер­ты за­уряд­ной на­ту­ры (Эль­ча­ни­нов в ро­мане «Ви­но­ва­та ли она?», 1844–46, опубл. в 1858 под но­вым назв. «Бо­яр­щи­на»; Беш­ме­тев в по­вес­ти «Тю­фяк», 1850). Карь­е­ра чи­нов­ни­ка, со­пут­ст­вую­щие ей нрав­ст­вен­ные па­де­ния и взлё­ты впер­вые в рус. ли­те­ра­ту­ре под­вер­га­ют­ся глу­бо­ко­му пси­хо­ло­ги­че­ско­му ана­ли­зу в ро­ма­не «Ты­ся­ча душ» (1858), даю­щем ши­ро­кую кар­ти­ну «де­ло­во­го ми­ра» пред­ре­фор­мен­ной Рос­сии.

В про­ти­во­по­лож­ность гос­под­ствую­щей фор­ме со­ци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ского ро­ма­на с ост­рым кон­флик­том П. И. Мель­ни­ков (Ан­д­рей Пе­чер­ский) пи­шет про­ни­зан­ные фольк­лор­но-эт­ногра­фи­че­ски­ми мо­ти­ва­ми ро­ма­ны о жизни ста­рооб­ряд­цев (ди­ло­гия: «В ле­сах», 1871–75, «На го­рах», 1875–81), С. Т. Аксаков соз­да­ёт ав­то­био­гра­фи­че­ские хро­ни­ки («Се­мей­ная хро­ни­ка», 1856, «Де­т­ские го­ды Баг­ро­ва-вну­ка», 1858), а Н. С. Лес­ков – ро­ма­ны-хро­ни­ки из жиз­ни про­вин­ци­аль­но­го дво­рян­ст­ва («Ста­рые го­ды в се­ле Пло­до­ма­со­ве», 1869; «За­ху­да­лый род», 1874) или ду­хо­вен­ст­ва («Со­бо­ря­не», 1872). Ле­сков в жан­ре по­вес­ти пре­лом­ля­ет мо­ти­вы сред­не­ве­ко­во­го ска­за­ния о чу­до­твор­ных ико­нах («За­пе­чатлен­ный ан­гел», 1873), эле­мен­ты вол­шеб­ной сказ­ки и жи­тия («Оча­рован­ный стран­ник», 1873). Чер­ты раз­лич­ных жан­ров со­вме­ща­ют­ся в лес­ковском «Лев­ше» (1881) – ис­то­рии о туль­ском мас­те­ре, ко­то­рая про­чи­ты­ва­ет­ся од­но­вре­мен­но как анек­дот, сти­ли­зо­ван­ный под лу­бок, как пат­рио­ти­че­ская ле­ген­да, про­слав­ляю­щая та­лант про­сто­го рус­ско­го че­ло­ве­ка, и как са­ти­ра на косную рос. дей­ст­ви­тель­ность. Твор­че­ст­во Лес­ко­ва обо­га­ти­ло ре­пер­туар по­ве­ст­вова­тель­ных приё­мов рус. ли­те­ра­ту­ры (раз­ра­бот­ка «ска­за», ори­ен­ти­ро­ван­но­го на сти­ли­сти­че­ски ок­ра­шен­ное уст­ное сло­во рас­сказ­чи­ка), рас­ши­ри­ло круг лит. пер­со­на­жей (вы­бор свое­о­быч­ных, стран­ных, внеш­не курь­ёз­ных фи­гур из цер­ков­ной и на­род­ной сре­ды).

Повесть Н.С. Лескова «Левша». Иллюстрация Кукрыниксов. 1974. Третьяковская галерея (Москва).

Пи­са­те­ли, при­над­ле­жа­щие к ре­во­лю­ци­он­но-де­мо­кра­ти­че­ско­му и на­род­ни­ческо­му ла­ге­рю, соз­да­ют тип ро­ма­на, про­ни­зан­но­го со­циа­листи­че­ски­ми идея­ми. Об­ра­зы при­вер­жен­цев ра­ди­каль­ных взгля­дов, оп­ти­ми­стич­ных «но­вых лю­дей», чу­ж­дых нрав­ст­вен­но­го раз­ла­да, разъ­е­даю­ще­го са­моана­ли­за, впер­вые бы­ли вы­ве­де­ны в ро­ма­не Н. Г. Чер­ны­шев­ско­го «Что де­лать?» (1863), имею­щем от­кро­вен­но пуб­ли­ци­сти­че­ский и про­па­ган­ди­ст­ский ха­рак­тер. Влия­ние ро­ма­на про­сле­жи­вает­ся в про­из­ве­де­ни­ях близ­ких к на­родни­че­ско­му дви­же­нию пи­са­те­лей (Мар­ко Вов­чок, Н. Ф. Ба­жин, И. В. Ому­левский, И. А. Ку­щев­ский, С. М. Степ­няк-Крав­чин­ский), чьи ге­рои – раз­но­чин­цы, стре­мя­щие­ся во­пло­тить свои ра­ди­каль­но-де­мо­кра­ти­че­ские идеи в жизнь, или (как у Степ­ня­ка-Крав­чин­ско­го в ро­ма­не «Ан­д­рей Ко­жу­хов», 1889) – ре­во­лю­цио­не­ры-за­го­вор­щи­ки.

От­тал­ки­ва­ясь от ро­ман­ной схе­мы, соз­дан­ной Тур­ге­не­вым, ре­во­лю­ци­он­ные де­мо­кра­ты изо­бра­жа­ют про­бу­ж­де­ние жен­ской ду­ши, но не под влия­ни­ем люб­ви (Еле­на Ста­хо­ва в тур­ге­нев­ском ро­ма­не «На­ка­ну­не», 1860), а как след­ст­вие со­ци­аль­ной про­по­ве­ди «про­грес­сив­но­го» ге­роя (Ма­рия Ни­ко­ла­ев­на и Ря­за­нов в ро­ма­не В. А. Слеп­цо­ва «Труд­ное вре­мя», 1865). Ли­те­ра­ту­ра в по­ни­ма­нии пи­са­те­лей-де­мо­кра­тов име­ет ди­дак­ти­че­ское пред­на­зна­че­ние: она долж­на на­по­ми­нать об­ра­зо­ван­но­му об­ще­ст­ву о тя­го­ст­ной жиз­ни на­ро­да, а так­же со­дей­ст­во­вать его про­све­ще­нию (от­сю­да – от­кры­тая пуб­ли­ци­сти­че­ская ус­та­нов­ка, от­ли­чаю­щая их про­из­ве­де­ния).

Ре­ак­ци­ей на ра­ди­каль­но-де­мо­кра­тиче­ское дви­же­ние стал т. н. ан­ти­ни­гилисти­че­ский ро­ман, изо­бра­жаю­щий дея­тель­ность ни­ги­ли­стов как рас­ша­ты­ва­ние ус­то­ев рус. жиз­ни («Ма­ре­во» В. П. Клюш­ни­ко­ва, 1864; «Па­нур­го­во ста­до», 1869, «Две си­лы», 1874, В. В. Кре­стов­ско­го; «На но­жах» Н. С. Лес­кова, 1870–71). На сю­жет­ном уров­не ан­ти­ни­ги­ли­сти­че­ская про­за ус­ваи­ва­ет ха­рак­тер­ный для аван­тюр­но-бы­то­во­го ро­ма­на мо­тив коз­ней, тво­ри­мых из­во­рот­ли­вы­ми зло­дея­ми.

Но­вым ху­дож. ка­че­ст­вом – син­те­зом ана­ли­ти­че­ско­го пси­хо­ло­гиз­ма (про­явив­ше­го­ся уже в ран­ней три­ло­гии «Дет­ст­во», 1852, «От­ро­че­ст­во», 1854, «Юность», 1857, с её вни­ма­ни­ем к под­спуд­ным и про­ти­во­ре­чи­вым пси­хи­че­ским про­цес­сам) и эпи­чес­кой ши­ро­ты – бы­ли от­ме­че­ны ро­ма­ны Л. Н. Тол­сто­го «Вой­на и мир» (1863–69, пе­ча­тал­ся с 1865, отд. изд. – 1867–69) и «Ан­на Ка­ре­ни­на» (1873–77, из­дан в 1875–77). В «Вой­не и ми­ре» осо­бо­му ти­пу ху­дож. мыш­ле­ния, ори­ен­ти­ро­ван­но­му на по­зна­ние це­ло­ст­но­сти жиз­ни в един­ст­ве её ин­ди­ви­ду­аль­но­го, се­мей­но­го и без­лич­но-кол­лек­тив­но­го, «рое­во­го» на­чал, со­от­вет­ст­ву­ет и осо­бая, уни­каль­ная жан­ро­вая фор­ма. Со­еди­не­ние «се­мей­ных» глав с раз­вёр­ну­тым опи­са­ни­ем исто­ри­че­ских со­бы­тий и с ис­то­ри­ко-фи­ло­соф­ски­ми от­сту­п­ле­ния­ми, в ко­то­рых пи­са­тель вы­ра­зил своё по­ни­ма­ние смыс­ла ис­то­рии, пе­ре­пле­те­ние не­сколь­ких сю­жет­ных ли­ний, вклю­че­ние мно­гих де­сят­ков пер­со­на­жей – со­вер­шен­но но­вые для ро­ма­на осо­бен­но­сти, по­зво­лив­шие ис­сле­до­ва­те­лям на­звать «Вой­ну и мир» ро­ма­ном-эпо­пе­ей. В «Ан­не Ка­ре­ни­ной» мно­го­пла­но­вое по­ве­ст­во­ва­ние с не­сколь­ки­ми па­рал­лель­ны­ми сю­же­та­ми вос­соз­да­ёт уже не об­раз жиз­нен­ной це­ло­ст­но­сти, а дис­гар­мо­нич­ную кар­ти­ну обо­соб­лен­ных че­ло­ве­че­ских су­деб. Тол­стов­ский пси­хо­ло­гизм дос­ти­га­ет в этом ро­ма­не но­вых глу­бин: приё­мы пси­хо­ло­ги­че­ской ин­трос­пек­ции (пре­ж­де все­го внут­рен­ний мо­но­лог, по­стро­ен­ный на ало­гич­ном, не­пред­ска­зуе­мом сце­п­ле­нии ас­со­циа­ций и со­про­во­ж­дае­мый бес­по­щад­но ло­гич­ным ав­тор­ским ана­ли­зом) по­зво­ля­ют вос­про­из­во­дить ду­шев­ную жизнь во всей её слож­но­сти, в за­га­доч­ном взаи­мо­дей­ст­вии осоз­нан­но­го и бес­соз­на­тель­но­го, зна­ния и пред­чув­ст­вия, пред­вос­хи­щая тех­ни­ку «по­тока соз­на­ния», ха­рак­тер­ную для мо­дер­ни­ст­ской про­зы 20 в.

Прин­ци­пи­аль­но но­вый тип ро­ма­на был соз­дан в 1860–70-е гг. Ф. М. Дос­то­ев­ским («Пре­сту­п­ле­ние и на­ка­за­ние», 1866; «Иди­от», 1868; «Бе­сы», 1871–72; «Под­рос­ток», 1875; «Бра­тья Ка­ра­ма­зо­вы», 1879–80). Со­ци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ско­му ро­ма­ну, в ко­то­ром изо­бра­жа­лись об­ще­ст­вен­ные кон­флик­ты, а сю­жет стро­ил­ся, как пра­ви­ло, на ос­но­ве лю­бов­ной кол­ли­зии, пи­са­тель про­ти­вопос­та­вил ро­ман идей, пер­со­на­жи ко­то­ро­го – не столь­ко оп­ре­де­лён­ные со­циаль­ные ти­пы, сколь­ко во­пло­ще­ния раз­лич­ных на­чал бы­тия, раз­но­го по­ни­ма­ния жиз­ни и Бо­га: ими дви­жет не праг­ма­ти­че­ский ин­те­рес, но стрем­ле­ние «раз­ре­шить идею», вы­во­дя­щее да­ле­ко за пре­де­лы буд­нич­но­го по­все­днев­но­го опы­та в об­ласть по­ро­го­вых си­туа­ций, ду­хов­ной и эмо­цио­наль­ной не­ста­биль­но­сти, чре­ва­той ка­та­ст­ро­фой. Ис­поль­зуя эле­мен­ты аван­тюр­но­го «буль­вар­но­го» ро­ма­на (в со­вре­мен­ной пи­са­те­лю рус. ли­те­ра­ту­ре об­ра­зец это­го жан­ра – «Пе­тер­бург­ские тру­що­бы» В. В. Кре­стов­ско­го, отд. изд. – 1867), Дос­то­ев­ский опус­ка­ет по­кров тай­ны и на внут­рен­ний мир сво­их ге­ро­ев, ко­то­рые нико­гда не от­кры­ты до кон­ца ни по­ве­ство­ва­те­лю, ни чи­та­те­лю. Не раз­де­ляя по­пу­ляр­ных в то вре­мя де­тер­ми­ни­ст­ских идей, пи­са­тель изо­бра­жа­ет че­ло­ве­ка вы­рван­ным из ус­той­чи­вой сре­ды, а его по­ступ­ки – прин­ци­пи­аль­но сво­бод­ны­ми, па­ра­док­саль­ны­ми и не­пред­ре­шён­ны­ми. Изо­бра­же­ние «ро­ко­вых» со­бы­тий, на­ру­шаю­щих раз­ме­рен­ное те­че­ние жиз­ни, и ис­клю­чи­тель­ных ге­ро­ев, во­пло­щаю­щих пре­дель­ные про­яв­ле­ния че­ло­ве­че­ской при­ро­ды (от свя­то­сти до «сверх­че­ло­ве­че­ско­го» де­мо­низ­ма), род­нит твор­че­ст­во Дос­то­ев­ско­го с ро­ман­тиче­ской тра­ди­ци­ей; вме­сте с тем его ху­дож. от­кры­тия на­хо­дят про­дол­же­ние в сим­во­лиз­ме, экс­прес­сио­низ­ме, в фи­ло­со­фии и ли­те­ра­ту­ре эк­зи­стен­циа­лиз­ма.

Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Иллюстрация Д.А. Шмаринова. 1936. Третьяковская галерея (Москва).

В 1860–70-е гг. пе­ре­жи­ва­ет рас­цвет жанр очер­ка, раз­ра­ба­ты­вае­мый пи­са­те­ля­ми-раз­но­чин­ца­ми – т. н. шес­ти­де­сят­ни­ка­ми (Н. Г. По­мя­лов­ский, В. А. Слеп­цов, Г. И. Ус­пен­ский, Н. В. Ус­пен­ский, Ф. М. Ре­шет­ни­ков, А. И. Ле­ви­тов). Их про­из­ве­де­ния во мно­гом про­дол­жа­ют тра­ди­ции фи­зио­ло­ги­че­ско­го очер­ка на­ту­раль­ной шко­лы, но изо­бра­жа­ют уже не столь­ко от­дель­но­го че­ло­ве­ка как пред­ста­ви­те­ля оп­ре­де­лён­ной сре­ды, сколь­ко со­ци­аль­ную сре­ду как та­ко­вую. В очер­ках (а так­же рас­ска­зах и по­вес­тях) «шес­ти­де­сят­ни­ков» силь­ны на­ту­ра­ли­сти­че­ские тен­ден­ции, обу­слов­лен­ные стрем­ле­ни­ем рель­еф­нее пред­ста­вить урод­ли­вое и бес­про­свет­ное су­ще­ст­во­ва­ние оби­та­те­лей со­ци­аль­но­го «дна»; не­ред­ки гро­те­ск­но-ко­ми­че­ские эле­мен­ты, но за ко­мич­но­стью от­дель­ных си­туа­ций скры­ва­ет­ся тра­гизм на­род­но­го бы­тия. В то же вре­мя ге­рои писа­те­лей-раз­но­чин­цев – не толь­ко за­би­тые про­сто­лю­ди­ны, но и та­лант­ли­вые вы­ход­цы из про­сто­го на­ро­да, спо­соб­ные най­ти свой путь в жиз­ни.

Тен­ден­ция к объ­е­ди­не­нию очер­ков в цик­лы, на­ме­тив­шая­ся ещё в 1840-е гг. и про­дол­же­н­ная «шес­ти­де­сят­ни­ка­ми» («Нра­вы Рас­те­ряе­вой ули­цы» Г. И. Ус­пен­ско­го, 1866; «Пись­ма об Ос­таш­ко­ве» Слеп­цо­ва, 1862–63; «Очер­ки бур­сы» По­мя­лов­ско­го, час­тич­но опубл. в 1862–63, пол­но­стью – в 1865), дос­тига­ет выс­ше­го вы­ра­же­ния в твор­че­ст­ве М. Е. Сал­ты­ко­ва-Щед­ри­на, мно­гие про­из­ве­де­ния ко­то­ро­го пред­став­ля­ют со­бой са­ти­ри­че­ские очер­ки, цик­ли­зо­ван­ные в круп­ные фор­мы: «Гос­по­да Го­лов­лё­вы» (1875–80) – хро­ни­ка де­гра­да­ции и рас­па­да по­ме­щичь­е­го се­мей­ст­ва, пред­став­ляю­щая со­бой ряд раз­но­вре­мен­ных очер­ков, све­дён­ных в ро­ман; «Со­вре­мен­ная идил­лия» (1877–78, 1882–83) – сво­бод­ный мон­таж раз­но­род­ных тек­стов очер­ко­во­го ха­рак­те­ра с чер­та­ми сказ­ки, фель­е­то­на, дра­ма­ти­че­ской сцен­ки, па­ро­дии и пам­фле­та. Са­ти­ра Сал­ты­ко­ва-Щед­ри­на, во мно­гом про­дол­жаю­щая тра­ди­ции рус­ской и ев­ро­пей­ской са­ти­ры эпо­хи Про­све­ще­ния, на­прав­ле­на уже не на от­дель­ные по­ро­ки че­ло­ве­ка и об­ще­ст­ва: её ми­шень – рос­сий­ская со­ци­аль­но-по­ли­ти­че­ская сис­те­ма в це­лом, пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ная в гро­те­ско­вых об­раз­ах оди­чав­шей вла­сти («Ис­то­рия од­но­го го­ро­да», 1869– 1870), в ал­ле­го­ри­че­ских кар­тинах «жи­вот­но­го цар­ст­ва» («Сказ­ки», 1882– 1886).

К 1880-м гг. ста­но­вит­ся ощу­ти­мым кри­зис ро­ма­на; до­ми­ни­рую­щая роль пе­ре­хо­дит к про­из­ве­де­ни­ям ма­ло­го и сред­не­го жан­ра – рас­ска­зам и по­вес­тям, стиль ко­то­рых, в срав­не­нии с очер­ко­вой про­зой 1860–70-х гг., су­ще­ст­вен­но из­ме­ня­ет­ся: ос­ла­бе­ва­ет пуб­ли­ци­стич­ность, воз­рас­та­ет прит­че­вое на­ча­ло, фи­гу­ры пер­со­на­жей на­де­ля­ют­ся боль­шей сте­пе­нью ус­лов­но­сти (позд­ние рас­ска­зы Лес­ко­ва, от­час­ти про­за В. М. Гар­ши­на, В. Г. Ко­ро­лен­ко, рас­ска­зы и повес­ти Тол­сто­го: «Смерть Ива­на Иль­и­ча», 1884–86, «Крей­це­ро­ва со­на­та», 1887–89, из­да­на в 1891, и др.). Ори­ен­та­ция на ро­ман­ти­че­скую но­вел­лу про­яв­ля­ет­ся в по­вес­тях и рас­ска­зах Тур­гене­ва кон. 1870-х – нач. 1880-х гг. [«Песнь тор­же­ст­вую­щей люб­ви», 1881, «Кла­ра Ми­лич (По­сле смер­ти)», 1883] с их мис­ти­че­ски­ми мо­ти­ва­ми, в де­монст­ра­тив­но сим­во­лич­ных рас­ска­зах В. М. Гар­ши­на («Attalea princeps», 1880; «То, че­го не бы­ло», 1882; «Крас­ный цве­ток», 1883). В 1880-х гг. осо­бен­ную по­пу­ляр­ность при­об­ре­та­ют юмо­ри­сти­ческие и са­ти­ри­че­ские про­из­ве­де­ния ма­лых жан­ров – юмо­ре­ски, фель­е­то­ны, сцен­ки, мо­но­ло­ги (Н. А. Лей­кин, И. Ф. Гор­бу­нов и др.); в этом рус­ле раз­ви­ва­ет­ся и ран­нее твор­че­ст­во А. П. Че­хо­ва.

Дра­ма­тур­гия. Пре­об­ла­даю­щи­ми в дра­ма­тур­гии 2-й пол. 19 в. ста­ли жан­ры со­ци­аль­но-бы­то­вой ко­ме­дии и дра­мы, с наи­боль­шей ху­дож. си­лой пре­тво­рён­ные в твор­че­ст­ве А. Н. Ост­ров­ско­го – соз­да­те­ля рус­ско­го на­цио­наль­но­го те­ат­ра. В сво­ей пер­вой ко­ме­дии «Свои лю­ди – со­чтём­ся!» («Бан­крот»; пер­во­на­чаль­ное назв. «Не­со­стоя­тель­ный долж­ник», 1849, из­да­на в 1850) Ост­ров­ский ут­вер­дил ку­пе­че­ский мир как пол­но­прав­ную те­му рус. сце­ны. В по­сле­дую­щих пье­сах дра­ма­тург, об­ра­ща­ясь ко всё но­вым сфе­рам рус. жиз­ни (быт чи­нов­ни­ков, ме­щан, про­вин­ци­аль­ных ак­тё­ров и т. п.), соз­да­ёт це­лую га­ле­рею ти­пов и ха­рак­те­ров – ди­на­мич­ную па­но­ра­му борь­бы сил, ин­те­ре­сов и ми­ро­воз­зре­ний внут­ри совр. рус. об­ще­ст­ва (пат­риар­халь­ные са­мо­ду­ры, совр. «дель­цы», воль­но­лю­би­вые «го­ря­чие серд­ца», без­от­вет­ные жерт­вы и др.). В дра­ме «­Гроза» (1859) Ост­ров­ский рас­ши­ря­ет жанро­вые гра­ни­цы тра­ге­дии, от­кры­вая тра­ге­дий­ный по сво­ему ха­рак­те­ру кон­фликт в ку­пе­че­ской сре­де. Рез­ким кон­тра­стом «пье­сам жиз­ни» Ост­ров­ско­го вы­сту­па­ет его «ве­сен­няя сказ­ка» «Сне­гу­роч­ка» (1873) – во­пло­ще­ние меч­ты о ми­ре гар­мо­нии и люб­ви.

В ду­хе мрач­но­го гро­те­ска, со­вме­щаю­ще­го тра­ге­дий­ные и ко­ми­че­ские на­ча­ла, изо­бра­жа­ет­ся го­су­дар­ст­вен­но-бю­ро­кра­ти­че­ский и «де­ло­вой» мир в пье­сах Сал­ты­ко­ва-Щед­ри­на («Смерть Па­зу­хи­на», 1857; «Те­ни», ок. 1865, не за­кон­че­на, по­став­ле­на в 1914) и три­ло­гии А. В. Су­хо­во-Ко­бы­ли­на («Свадь­ба Кре­чин­ско­го», по­став­ле­на в 1855, из­да­на в 1856; «Де­ло», 1856–61, из­да­на в 1869; «Смерть Та­рел­ки­на», 1869), в ко­то­рой тор­же­ст­вую­щий над всем че­ло­ве­че­ским мир бю­ро­кра­тии на­де­ля­ет­ся де­мо­ни­че­ски­ми чер­та­ми.

1860-е гг. – пе­ри­од крат­ко­го подъ­ё­ма ис­то­ри­че­ской дра­мы. Эпи­чес­кую кар­тину рус. жиз­ни кон. 16 – нач. 17 вв. ри­су­ют хро­ни­ки Ост­ров­ско­го «Козь­ма За­харь­ич Ми­нин-Су­хо­рук» (1862), «Дмит­рий Са­мо­зва­нец и Ва­си­лий Шуй­ский», «Ту­ши­но» (обе 1867), а так­же три­ло­гия «Смерть Ио­ан­на Гроз­но­го» (1866), «Царь Фё­дор Ио­ан­но­вич» (1868), «Царь Бо­рис» (1870) А. К. Тол­сто­го, стре­мя­ще­го­ся не столь­ко к фак­то­гра­фи­че­ской точ­но­сти, сколь­ко к по­ста­нов­ке ак­ту­аль­ных для сво­его вре­ме­ни ис­то­ри­ко-фи­ло­соф­ских во­про­сов (в ча­ст­но­сти, о со­от­но­ше­нии вла­сти и гу­ман­но­сти), и соз­дав­ше­го га­ле­рею яр­ких порт­ре­тов ис­то­ри­че­ских лиц.

По­эзия это­го пе­рио­да, по срав­не­нию с про­зой, от­сту­па­ет на вто­рой план, и её раз­ви­тие оп­ре­де­ля­ет­ся про­ти­во­бор­ст­вую­щи­ми тен­ден­ция­ми: она или стре­мит­ся сбли­зить­ся с про­зой, или от­толк­нуть­ся от неё. Жан­ро­вые кри­те­рии раз­мы­ва­ют­ся окон­ча­тель­но, по­эты груп­пи­ру­ют сти­хи не по жан­рам, а по те­мам. Гос­под­ствую­щее за­пад­ное влия­ние это­го вре­ме­ни – Г. Гей­не и, в мень­шей сте­пе­ни, П. Ж. Бе­ран­же. От­тал­ки­ва­ясь от про­зы, по­эты идут по двум на­прав­ле­ни­ям, на­ме­тив­шим­ся в 1830–40-х гг. Тра­ди­ция стра­ст­но­го ро­ман­ти­че­ско­го сти­ля про­дол­жа­ет­ся в пси­хо­ло­ги­че­ской ли­ри­ке Н. П. Ога­рё­ва и Ап. А. Гри­горь­е­ва; вер­шин­ное её дос­тиже­ние – по­эзия А. А. Фе­та с им­прес­сио­ни­сти­че­ским мас­тер­ст­вом пе­ре­да­чи мгно­вен­ных впе­чат­ле­ний и не­уло­ви­мых со­стоя­ний ду­ши, зыб­кой ме­та­фо­ри­кой и са­мо­дов­лею­щим ме­ло­диз­мом. Тра­ди­ция «кар­тин­но­го» сти­ля про­дол­жа­ет­ся в опи­са­тель­ной и от­час­ти бал­лад­ной и бы­лин­ной по­эзии А. Н. Май­ко­ва, Л. А. Мея и Н. Ф. Щер­би­ны. Рез­ко­го раз­ры­ва ме­ж­ду эти­ми дву­мя на­прав­ле­ния­ми «чис­той по­эзии» не бы­ло: в твор­че­ст­ве та­ких по­этов, как К. К. Пав­ло­ва и, осо­бен­но, А. К. Тол­стой, урав­но­ве­шен­но со­че­та­лись и то и дру­гое. Сбли­жа­ясь с про­зой, по­эты то­же идут по двум на­прав­ле­ни­ям, на­ме­тив­шим­ся в 1840-х гг.: юмо­ри­сти­че­ская по­эзия про­дол­жа­ет­ся в ж. «Ис­кра» (В. С. Ку­роч­кин, Д. Д. Ми­на­ев и др.), а про­заи­зи­ро­ван­ный рас­сказ в сти­хах ста­но­вит­ся об­раз­цом для боль­шин­ст­ва по­эм это­го вре­ме­ни (напр., «Ку­лак» И. С. Ни­ки­ти­на, 1858). Эта но­вая реа­ли­сти­че­ская по­эзия не те­ря­ла свя­зи с бо­лее тра­ди­ци­он­ной ро­ман­ти­ческой: точ­кой со­при­кос­но­ве­ния ча­ще все­го была гра­ж­дан­ская ли­ри­ка. Так, у Я. П. По­лон­ско­го па­рал­лель­но со­су­ще­ст­ву­ют ро­ман­ти­че­ская пси­хо­ло­ги­че­ская ли­ри­ка и про­заи­зи­ро­ван­ная пуб­ли­ци­сти­че­ская, ска­зоч­ная («Куз­не­чик-му­зыкант», 1859) и бы­то­вая по­эмы. Ещё слож­нее со­от­но­сят­ся ро­ман­ти­че­ская тра­ди­ция и реа­ли­сти­че­ское но­ва­тор­ст­во у Не­кра­со­ва: он со­хра­ня­ет эле­ги­че­скую ин­то­на­цию в ли­ри­ке («Ры­царь на час», 1863), вво­дит раз­го­вор­но-про­заи­че­скую ин­то­на­цию в сти­хи на го­род­ские те­мы (са­ти­ра «Со­вре­мен­ни­ки», 1875–76, и др.) и пе­сен­ную – в сти­хи на де­ре­вен­ские те­мы («По­хо­ро­ны», 1861, и др.). Не­кра­сов пре­дель­но на­сы­ща­ет сти­хи но­вым бы­то­вым ма­те­риа­лом, ко­то­рый на фо­не тра­ди­ци­он­ных ин­то­на­ций и рит­мов то по сход­ст­ву, то по кон­тра­сту при­об­ре­та­ет не­обыч­но ус­лож­нён­ный смысл. Так, по­эма «Мо­роз, Крас­ный нос» (1863–64) вос­при­ни­ма­ет­ся на фо­не жан­ра ро­ман­ти­че­ской бал­ла­ды, а кре­сть­ян­ская эпо­пея «Ко­му на Ру­си жить хо­ро­шо» (1863– 1877) на­пи­са­на сти­хом, од­но­вре­мен­но на­по­ми­наю­щим и коль­цов­ские пес­ни, и ко­ми­че­ские ку­пле­ты.

В 1870–80-х гг. борь­ба сти­ли­сти­че­ских на­прав­ле­ний в по­эзии за­ти­ха­ет, они сли­ва­ют­ся в сгла­жен­ном, скорб­но-эмо­цио­наль­ном сти­ле и пес­си­ми­сти­че­ской те­ма­ти­ке. Реа­ли­сти­че­ская по­эзия пред­став­ле­на сти­хо­твор­ны­ми рас­ска­за­ми Л. Н. Тре­фо­ле­ва и кре­стьян­ской ли­ри­кой И. З. Су­ри­ко­ва и С. Д. Дрож­жи­на, пуб­ли­ци­сти­че­ская – С. Я. Над­со­ном, пси­хо­ло­ги­че­ская – А. Н. Апух­ти­ным, фи­ло­соф­ская – В. С. Со­ловь­ё­вым, опи­са­тель­ная – П. Д. Бу­тур­ли­ным; все они спле­та­ют­ся у К. М. Фо­фа­но­ва. Всё бо­лее ощу­ти­мое влия­ние ока­зы­ва­ет Ш. Бод­лер; его пе­ре­во­дит да­же на­ро­до­во­лец П. Ф. Яку­бо­вич. Круп­ней­шая фи­гу­ра это­го вре­ме­ни – К. К. Слу­чев­ский, на­стой­чи­вее все­го осу­ще­ст­в­ляв­ший в сти­хах и по­эмах слож­ную по­эти­ку дис­гар­мо­нии: про­за­из­мы и сме­лую ме­та­фо­ри­ку, фан­та­стич­ность и пред­мет­ность, на­уч­ный ра­цио­на­лизм и ис­ка­ние по­тус­то­рон­не­го бы­тия. В этой про­ти­во­ре­чи­вой об­ста­нов­ке с 1890-х гг. на­чи­на­ет скла­ды­вать­ся по­эти­ка рус. мо­дер­низ­ма.

19 век. Лит.: Ты­ня­нов Ю. Н. Пуш­кин и его со­вре­мен­ни­ки. М., 1969; Эй­хен­ба­ум Б. М. О по­эзии. Л., 1969; он же. О про­зе. Л., 1969; Скаф­ты­мов А. П. Нрав­ст­вен­ные ис­ка­ния рус­ских пи­са­те­лей. М., 1972; Ска­тов Н. Н. Не­кра­сов: Со­вре­мен­ни­ки и про­дол­жа­те­ли. Л., 1973; Гил­лель­сон М. И. Мо­ло­дой Пуш­кин и ар­за­мас­ское брат­ст­во. Л., 1974; он же. От ар­за­мас­ско­го брат­ст­ва к пуш­кин­ско­му кру­гу пи­са­те­лей. Л., 1977; Май­мин Е. А. О рус­ском ро­ман­тиз­ме. М., 1975; Гу­ков­ский Г. А. Пуш­кин и рус­ские ро­ман­ти­ки. 3-е изд. М., 1995; Манн Ю. В. Ди­на­ми­ка рус­ско­го ро­ман­тиз­ма. М., 1995; На­бо­ков В. Лек­ции по рус­ской ли­те­ра­ту­ре: Че­хов, Дос­то­ев­ский, Гоголь, Горь­кий, Тол­стой, Тур­ге­нев. М., 1996; Гинз­бург Л. Я. О ли­ри­ке. 3-е изд. М., 1997; она же. О пси­хо­ло­ги­че­ской про­зе. 3-е изд. М., 1999; Лот­ман Ю. М. О русской ли­те­ра­ту­ре. Ста­тьи и ис­сле­до­ва­ния (1958– 1993). Ис­то­рия рус­ской про­зы. Тео­рия ли­те­ра­ту­ры. СПб., 1997; Бо­ча­ров С. Г. Сю­же­ты рус­ской ли­те­ра­ту­ры. М., 1999; Эт­кинд Е. Г. «Внут­рен­ний че­ло­век» и внеш­няя речь. Очер­ки пси­хо­по­эти­ки рус­ской ли­те­ра­ту­ры XVIII–XIX вв. М., 1999; Ва­цу­ро В. Э. Пушкин­ская по­ра. М., 2000.