РУ́ССКИЙ ЯЗЫ́К

РУ́ССКИЙ ЯЗЫ́К, язык рус­ских. Гос. язык РФ, один из офиц. язы­ков ря­да го­су­дарств быв. СССР. Сред­ст­во меж­на­цио­наль­но­го об­ще­ния мн. на­ро­дов, жи­ву­щих в СНГ и в др. го­су­дар­ст­вах, вхо­див­ших в со­став СССР. Рас­про­стра­нён так­же в ди­ас­по­ре. Об­щее чис­ло го­во­ря­щих, по оцен­ке 2014, ок. 260 млн. чел. (ок. 162 млн. чел. вла­де­ют рус­ским как пер­вым язы­ком), в т. ч. в РФ ок. 137,5 млн. чел. [из них 118,6 млн. чел. владеют русским как первым языком (2010, пе­ре­пись)]. Один из офиц. и ра­бо­чих язы­ков ООН, ЮНЕСКО и ря­да др. ме­ж­ду­нар. ор­га­ни­за­ций; вхо­дит в чис­ло т. н. ми­ро­вых язы­ков.

Р. я. при­над­ле­жит к вост.-слав. под­груп­пе сла­вян­ских язы­ков. Совр. нац. Р. я. су­ще­ст­ву­ет в не­сколь­ких фор­мах, сре­ди ко­то­рых ве­ду­щую роль иг­ра­ет ли­те­ра­тур­ный язык. За пре­де­ла­ми лит. язы­ка на­хо­дят­ся тер­ри­то­ри­аль­ные и со­ци­аль­ные диа­лек­ты (го­во­ры, жар­го­ны, ар­го) и от­час­ти про­сто­ре­чие.

Аре­аль­ное диа­лект­ное чле­не­ние рус­ско­го язы­ка ос­но­ва­но на вы­де­ле­нии на тер­ри­то­рии ис­кон­но­го вост.-слав. (ве­ли­ко­рус­ско­го) за­се­ле­ния, в центр. об­лас­тях Ев­роп. час­ти Рос­сии, двух боль­ших груп­пи­ро­вок го­во­ров – Сев. на­ре­чия и Юж. на­ре­чия – и про­ме­жу­точ­ных ср.-рус. го­во­ров. Го­во­ра­ми как ме­ст­ны­ми раз­но­вид­но­стя­ми Р. я. поль­зу­ет­ся ис­кон­ное на­се­ле­ние этих мест (гл. обр. сель­ское, а в раз­мы­том ви­де, че­рез по­сред­ст­во про­сто­ре­чия, и го­род­ское) в сфе­ре бы­то­во­го по­все­днев­но­го об­ще­ния. В це­лом сте­пень ди­ал. раз­ли­чий не на­столь­ко ве­ли­ка, что­бы пре­пят­ст­во­вать взаи­мо­по­ни­ма­нию ме­ж­ду но­си­те­ля­ми раз­ных го­во­ров, а так­же ме­ж­ду но­си­те­ля­ми го­во­ров и лит. язы­ка (эта осо­бен­ность Р. я. от­ли­ча­ет его от та­ких язы­ков, как, напр., не­мец­кий или италь­ян­ский). Ши­ро­кое рас­про­стра­не­ние гра­мот­но­сти, об­ра­зо­ва­ния, СМИ при­во­дит к су­же­нию кру­га лиц, поль­зую­щих­ся го­во­ра­ми в чис­том ви­де: те­перь это пре­им. ли­ца (гл. обр. пред­ста­ви­те­ли стар­ше­го по­ко­ле­ния), не миг­ри­ро­вав­шие с мес­та бы­то­ва­ния сво­его род­но­го го­во­ра.

Не­ко­то­рые лин­гвис­ты в ка­че­ст­ве осо­бой раз­но­вид­но­сти Р. я. вы­де­ля­ют язык рус. за­ру­бе­жья, т. е. язык со­оте­че­ст­вен­ни­ков, по­сто­ян­но про­жи­ваю­щих за ру­бе­жом.

Для фо­но­ло­ги­че­ско­го строя Р. я. ха­рак­тер­ны раз­ветв­лён­ная сис­те­ма со­глас­ных фо­нем (в кон­со­нан­тиз­ме 37 фо­нем, в боль­шин­ст­ве сво­ём пар­ных по при­зна­кам твёр­до­сти-мяг­ко­сти и глу­хости-звон­ко­сти) и зна­чи­тель­но ме­нее слож­ный, ис­то­ри­че­ски уп­ро­стив­ший­ся во­ка­лизм (все­го 5, в дру­гой тра­ди­ции – 6 фо­нем) при раз­но­об­ра­зии по­зи­ци­он­ных ви­до­из­ме­не­ний (ва­ри­ан­тов) и тех и дру­гих. Сло­го­вы­ми (сло­го­об­ра­зую­щи­ми) яв­ля­ют­ся обыч­но глас­ные зву­ки. Уда­ре­ние – ди­на­ми­че­ское, раз­но­ме­ст­ное (сво­бод­ное), под­виж­ное.

В сло­во­фор­мах Р. я. вы­де­ля­ют­ся мор­фе­мы 6 ти­пов: кор­ни (см. Ко­рень), при­став­ки, суф­фик­сы, окон­ча­ния, пост­фик­сы и ин­тер­фик­сы (со­еди­нит. аф­фик­сы слож­ных слов; см. так­же Аф­фикс). Сло­во­фор­ма вы­сту­па­ет как ли­ней­ная по­сле­до­ва­тель­ность мор­фем (в сло­вах с од­ним кор­нем их мо­жет быть от 1 до 8, пре­обла­да­ют же трёх- и че­ты­рёх­морф­ные по­сле­до­ва­тель­но­сти). Для из­ме­няе­мых слов ха­рак­тер­но чле­не­ние на ос­но­ву и окон­ча­ние, при­чём имен­ные флек­сии мо­гут при­сое­ди­нять­ся толь­ко к ос­но­вам на со­глас­ную. Этим объ­яс­ня­ет­ся тот факт, что име­на су­ще­ст­ви­тель­ные и при­ла­га­тель­ные позд­но сфор­ми­ро­вав­ше­го­ся струк­тур­но­го ти­па с ос­но­вой на глас­ную («шос­се», «кен­гу­ру», «нет­то», «МГУ» и т. п.) не спо­соб­ны со­че­тать­ся с окон­ча­ния­ми и по­это­му при­над­ле­жат к раз­ря­ду не­скло­няе­мых су­ще­ст­ви­тель­ных.

По сво­ему мор­фо­ло­ги­че­ско­му строю Р. я. пре­им. флек­тив­ный, син­те­ти­че­ский (см. Флек­тив­ные язы­ки, Син­те­ти­че­ские язы­ки). Од­но окон­ча­ние вы­ра­жа­ет обыч­но сра­зу неск. мор­фо­ло­гич. зна­че­ний (см. Грам­ма­ти­че­ское зна­че­ние). Напр., окон­ча­ние -ую в сло­во­фор­мах ти­па «зе­лё­ную» вы­ра­жа­ет зна­че­ния ед. ч., вин. п., жен. ро­да; флек­сия -у в сло­во­фор­мах ти­па «не­су» – зна­че­ния 1-го ли­ца, ед. ч., наст. вре­ме­ни, изъ­я­вит. на­кло­не­ния и т. п. Слу­чаи, ко­гда ука­зан­ные зна­че­ния вы­ра­жа­ют­ся раз­дель­но, раз­ны­ми аф­фик­са­ми, ред­ки. Так, в фор­мах по­ве­лит. на­кло­не­ния зна­че­ние мн. ч. вы­ра­жа­ет­ся (пост­фик­сом -те) от­дель­но от зна­че­ния ли­ца: ср. нес-и и нес-и-те; в фор­мах прош. вре­ме­ни и со­сла­гат. накло­не­ния раз­дель­но вы­ра­жа­ют­ся зна­че­ния вре­ме­ни и на­кло­не­ния (суф­фик­сом -л-), ро­да и чис­ла (окон­ча­ния­ми). С др. сто­ро­ны, од­но и то же мор­фо­ло­гич. зна­че­ние (или ком­плекс зна­че­ний) вы­ра­жа­ет­ся в раз­ных сло­вах не­сколь­ки­ми разл. окон­ча­ния­ми. Так, зна­че­ния дат. п., ед. ч. вы­ра­жа­ют­ся у су­ще­ст­витель­ных окон­ча­ния­ми -у (стол-у), -е (жен-е), -и (кост-и). Ши­ро­ко рас­про­стра­не­на в Р. я. и омо­ни­мия окон­ча­ний. Так, окон­ча­ние -а в сло­во­фор­мах ти­па сестр-а, умн-а, пришл-а вы­ра­жа­ет зна­че­ния жен. рода, ед. ч.; в óкн-а, дом-á – зна­че­ния им. п., мн. ч.; окн-á, дóм-а – род. п., ед. ч. Окон­ча­ние -и в су­ще­ст­ви­тель­ных 3-го скло­не­ния вы­ра­жа­ет зна­че­ния род., дат. и предл. па­де­жей, ед. ч. Эти яв­ле­ния ха­рак­те­ри­зу­ют Р. я. как язык флек­тив­но­го ти­па.

В Р. я. ши­ро­ко пред­став­ле­ны мор­фо­но­ло­гич. пре­об­ра­зо­ва­ния ос­нов, обу­слов­лен­ные их со­че­тае­мо­стью с оп­ре­де­лён­ны­ми аф­фик­са­ми (ха­рак­тер­ная чер­та син­те­тич. язы­ков). Сю­да от­но­сят­ся: 1) че­ре­до­ва­ния фо­нем – глас­ных (напр., засо­ли-ть – за­сал-ивать) и со­глас­ных (напр., ста­р-ый – стар’-ик, часовн’-я – ча­со­вен, пря­та-ть – пряч-ут, ног-а – нож-ной, освет’и-ть – ос-вещ-ать); 2) усе­че­ния ос­нов (чи­та-ть – чит-ка, ши­рок-ий – шир-е); 3) на­ра­ще­ния ос­нов (мать – ма­тер-и, чуд-о – чу­дес-а); 4) со­вме­ще­ние (на­ло­же­ние) со­сед­них мор­фов [«ли­ло­ва­тый» (где ком­по­нент «ов» при­над­ле­жит од­но­вре­мен­но кор­ню и суф­фик­су; ср. ли­ло­в-ый и бел-оват-ый)]. Б. ч. та­ких мор­фо­но­ло­гич. яв­ле­ний на­блю­да­ет­ся на сты­ке кор­ня и суф­фик­са, что обу­слов­ле­но на­ли­чи­ем в Р. я. раз­ви­той и мно­го­об­раз­ной суф­фик­са­ции.

В мор­фо­ло­гич. строе Р. я. мож­но ус­мот­реть и эле­мен­ты агг­лю­ти­на­ции, но лишь в гла­голь­ной пост­фик­са­ции, где пост­фик­сы -ся/-сь и -те при­сое­ди­ня­ются к це­лой сло­во­фор­ме: пиш-ет-ся, ка-та-л-а-сь, ид-ём-те, нагн-и-те-сь.

Ана­ли­тич. вы­ра­же­ние грам­ма­тич. зна­че­ний слов (см. Ана­ли­тизм) – вне пре­де­лов сло­ва, сред­ст­ва­ми кон­тек­ста – так­же пред­став­ле­но в Р. я., од­на­ко ча­ще вы­сту­па­ет на­ря­ду с син­те­тич. (внут­ри­слов­ным) вы­ра­же­ни­ем, со­про­во­ж­дая его. Так, зна­че­ния ро­да, чис­ла и па­де­жа су­ще­ст­ви­тель­ных ре­гу­ляр­но вы­ра­жа­ют­ся не толь­ко в фор­мах са­мо­го су­ще­ст­ви­тель­но­го, но и фор­ма­ми со­гла­суе­мых слов: ср. «боль­шая ком­на­та» – «в боль­ших ком­на­тах» (см. Со­гла­со­ва­ние). Зна­че­ния ли­ца и чис­ла гла­го­ла вы­ра­жа­ют­ся не толь­ко са­мой гла­голь­ной фор­мой, но и сло­вом, ко­ор­ди­ни­руе­мым с этой фор­мой в пред­ло­же­нии (фор­маль­но упо­доб­ляе­мым ей): ср. «я чи­таю» – «мы чи­та­ем». За­ло­го­вое зна­че­ние гла­го­ла вы­ра­жа­ет­ся не толь­ко в са­мом гла­го­ле, но и син­так­си­че­ски – кон­ст­рук­ци­ей пред­ло­же­ния (ак­тив­ной кон­ст­рук­ци­ей или пас­сив­ной кон­ст­рук­ци­ей). От­но­ше­ния су­ще­ст­ви­тель­ных к др. сло­вам в сло­во­со­че­та­нии и пред­ло­же­нии вы­ра­жа­ют­ся не од­ни­ми толь­ко па­деж­ны­ми фор­ма­ми (бес­пред­лож­ны­ми), но и – с боль­шей сте­пе­нью се­ман­тич. диф­фе­рен­циа­ции – па­деж­ны­ми фор­ма­ми в со­че­та­нии с пред­ло­га­ми (пред­лож­но-па­деж­ны­ми фор­ма­ми).

В ря­де слу­ча­ев в Р. я. ана­ли­тич. вы­ра­же­ние мор­фо­ло­гич. зна­че­ний яв­ля­ет­ся един­ст­вен­ным. Сю­да от­но­сят­ся, во-пер­вых, ана­ли­тич. фор­мы слов, со­стоя­щие из ос­нов­но­го (зна­ме­нат.) сло­ва и вспо­мо­гат. (слу­жеб­но­го) сло­ва: фор­мы т. н. буд. слож­но­го вре­ме­ни у гла­го­лов не­сов. ви­да («бу­ду чи­тать»), со­сла­гат. на­кло­не­ния («чи­тал бы»), т. н. со­вме­ст­но­го дей­ст­вия по­ве­лит. на­кло­не­ния [«да­вай (да­вай­те) чи­тать»]; ино­гда к ним при­чис­ля­ют так­же фор­мы срав­нит. сте­пе­ни ти­па «бо­лее ин­те­рес­ный» (см. Сте­пе­ни срав­не­ния), фор­мы по­ве­лит. на­кло­не­ния ти­па «пусть (пус­кай) чи­та­ет». Во-вто­рых, не­скло­няе­мые су­ще­ст­ви­тель­ные, у ко­то­рых толь­ко ана­ли­ти­че­ски – сред­ст­ва­ми кон­тек­ста (фор­ма­ми со­гла­суе­мых или ко­ор­ди­ни­руе­мых слов) – вы­ра­жа­ют­ся мор­фо­ло­гич. зна­че­ния ро­да, чис­ла и па­де­жа [ср.: «но­вое паль­то» – «но­во­го паль­то» – «но­вые паль­то» – «паль­то ку­п­ле­но (ку­п­ле­ны)» и т. п.]. В совр. Р. я. раз­ряд су­ще­ст­ви­тель­ных, ли­шён­ных окон­ча­ний, ак­тив­но по­пол­ня­ет­ся – пре­ж­де все­го ино­языч­ны­ми за­им­ст­во­ва­ния­ми и аб­бре­виа­ту­ра­ми. Ко­ли­че­ст­вен­ный рост это­го раз­ря­да сви­де­тель­ст­ву­ет о рас­ши­ре­нии черт ана­ли­тиз­ма в мор­фо­ло­гич. строе Р. я. В-треть­их, ана­ли­ти­чески вы­ра­жа­ют­ся: у су­ще­ст­ви­тель­ных об­ще­го ро­да – ро­до­вое зна­че­ние [«круг­лый (круг­лая) си­ро­та»]; у су­ще­ст­ви­тель­ных pluralia tantum (см. Чис­ло) – чи­сло­вое зна­че­ние [«од­ним сут­кам», «трём (не­сколь­ким) сут­кам»]; у гла­го­лов в прош. вре­ме­ни и со­сла­гат. на­кло­не­нии – зна­че­ние ли­ца [«я/ты/он чи­тал (бы)», «мы/вы/они чи­та­ли (бы)»; лю­бое су­ще­ст­ви­тель­ное в ро­ли под­ле­жа­ще­го яв­ля­ет­ся в этих слу­ча­ях вы­ра­зи­те­лем зна­че­ния 3-го ли­ца («брат чи­тал (бы)», «сту­ден­ты чи­та­ли (бы)» и т. п.)]; у дву­ви­до­вых гла­го­лов (упот­реб­ляю­щих­ся в зна­че­нии и сов., и не­сов. ви­да) – ви­до­вое зна­че­ние [в не­ко­то­рых ти­пах кон­тек­стов; ср.: «на­чать ата­ко­вать (не­сов. вид)» – «В семь ут­ра ро­та ата­ко­ва­ла (сов. вид) и ов­ла­де­ла вы­со­той»].

К чер­там ана­ли­тич. строя от­но­сят­ся в Р. я. и та­кие не­из­ме­няе­мые еди­ни­цы язы­ка, ко­то­рые но­сят по сво­ей грам­ма­тич. при­ро­де пе­ре­ход­ный, диф­фуз­ный ха­рак­тер: в них сти­ра­ют­ся гра­ни ме­ж­ду раз­ны­ми час­тя­ми ре­чи (су­ще­ст­ви­тель­ным, при­ла­га­тель­ным, а ино­гда и на­ре­чи­ем), ме­ж­ду са­мо­сто­ят. сло­ва­ми и час­тя­ми слов. Ср., напр., «труд­ное со­ло», «со­на­ти­на для скрип­ки со­ло» и «петь со­ло»; «ка­као» (су­ще­ст­ви­тель­ное) и «ка­као-по­ро­шок»; «цу­на­ми» (су­ще­ст­ви­тель­ное) и «цу­на­ми-стан­ция»; «ми­ни-юб­ка», «юб­ка ми­ни» и «мо­да на ми­ни»; «стиль мо­дерн» и «мо­да на мо­дерн»; «МГД» ‘маг­нит­ная гидродинамика’ (су­ще­ст­ви­тель­ное) и «МГД-ге­не­ра­тор»; «ув­ле­кать­ся ро­ком» и «рок-му­зы­ка», «рок-ан­самбль»; «раз­го­вор о ви­део» и «ви­део­маг­ни­то­фон», «ви­део­за­пись»; «ра­дио» (су­ще­ст­ви­тель­ное) и «ра­дио­стан­ция», «ра­дио­ре­пор­таж»; «мет­ро» (су­ще­ст­ви­тель­ное) и «мет­ро­мост»; ср. так­же «ди­зель-мо­тор», «кре­кинг-ус­та­нов­ка», «Пре­зи­дент-отель» и по­доб­ные мно­го­числ. струк­ту­ры, в ко­то­рых син­так­сич. ме­сто суф­фик­саль­но­го от­но­сит. при­ла­га­тель­но­го за­ни­ма­ют ком­по­нен­ты, сов­па­даю­щие с су­ще­ст­ви­тель­ным. В син­так­си­се ощу­ти­мым вы­ра­же­ни­ем ана­ли­тиз­ма яв­ля­ет­ся ши­ро­кое рас­про­стра­не­ние спе­цифич. сло­во­со­че­та­ний с при­мы­ка­ни­ем имен­ных чле­нов (в фор­ме им. п.) там, где пре­ж­де пре­об­ла­да­ло (и мо­жет упот­реб­лять­ся в совр. язы­ке) со­гла­со­ва­ние или управ­ле­ние; та­ко­вы со­че­та­ния ти­па «матч Кар­пов – Кас­па­ров», «Олим­пиа­да-2014», «ра­ке­ты клас­са "зем­ля – воз­дух – зем­ля"», а так­же (с упот­реб­ле­ни­ем ко­ли­че­ст­вен­ных чис­ли­тель­ных вме­сто по­ряд­ко­вых) «рейс три­дцать три», «ва­гон пять, ме­сто две­на­дцать» и т. п.

Хо­тя от­ме­чен­ные про­яв­ле­ния ана­ли­тиз­ма но­сят в совр. Р. я. ак­тив­ный, раз­ви­ваю­щий­ся ха­рак­тер, тем не ме­нее в сво­ей ос­но­ве он ос­та­ёт­ся язы­ком флек­тив­но-син­те­ти­че­ским.

В об­лас­ти син­так­си­са для Р. я. харак­тер­ны сле­дую­щие чер­ты. Р. я. об­ла­да­ет раз­но­об­раз­ны­ми струк­ту­ра­ми про­сто­го пред­ло­же­ния, сре­ди ко­то­рых про­ти­во­пос­тав­ля­ют­ся струк­ту­ры двух­ком­по­нент­ные (дву­сос­тав­ные, под­ле­жащ­но-ска­зуе­мо­ст­ные) и од­но­ком­по­нент­ные (од­но­со­став­ные). В Р. я. пред­став­ле­ны 3 ти­па слож­ных пред­ло­же­ний: пред­ло­же­ния с со­юз­ной свя­зью, с от­но­сит. (ме­сто­имен­ной) свя­зью и бес­со­юз­ные. От­но­ше­ния, ха­рак­тер­ные для свя­зей ме­ж­ду час­тя­ми слож­но­го пред­ло­же­ния, во мно­гих слу­ча­ях вы­ра­жа­ют­ся так­же при­ча­ст­ны­ми и дее­при­ча­ст­ны­ми обо­ро­та­ми, в ко­то­рых ат­ри­бу­тив­ная фор­ма гла­го­ла вме­сте с за­ви­ся­щи­ми от неё сло­ва­ми кон­цен­три­ру­ет в се­бе се­ман­тич. функ­ции за­ви­си­мой час­ти слож­но­го пред­ло­же­ния. В пре­де­лах сло­во­со­че­та­ния и пред­ло­жения важ­ней­шее ме­сто за­ни­ма­ют грам­ма­тич. сред­ст­ва фор­маль­но­го упо­доб­ления ком­по­нен­тов (со­гла­со­ва­ние, ко­ор­ди­на­ция ска­зуе­мо­го с под­ле­жа­щим), сред­ст­ва вы­ра­же­ния свя­зи ком­по­нен­тов – под­чи­ни­тель­ной (управ­ле­ние, союз­ное и ме­сто­имен­ное со­еди­не­ние) и со­чи­ни­тель­ной (со­юз­ное со­еди­не­ние). Ак­тив­ную роль в син­так­си­се иг­ра­ют ин­то­на­ци­он­ные сред­ст­ва – и в вы­ра­же­нии от­но­ше­ний ме­ж­ду час­тя­ми пред­ло­же­ний раз­ных ти­пов (как про­стых, так и слож­ных), и в диф­фе­рен­циа­ции пред­ло­же­ний с точ­ки зре­ния ком­му­ни­ка­тив­ной за­да­чи, и в оп­ре­де­ле­нии гра­ниц пред­ло­же­ния как цель­но­оформ­лен­ной еди­ни­цы (см. Ин­то­на­ция).

По­ря­док слов в Р. я. счи­та­ет­ся сво­бод­ным, по­сколь­ку в нём до­пус­ка­ет­ся ме­на мест всех чле­нов пред­ло­же­ния – как глав­ных, так и вто­ро­сте­пен­ных. Вме­сте с тем эта сво­бо­да от­но­си­тель­на, лю­бая пе­ре­ста­нов­ка чле­нов пред­ло­же­ния вле­чёт за со­бой разл. смы­сло­вые из­ме­не­ния, свя­зан­ные с вы­де­ле­ни­ем те­мы и ре­мы (см. Ак­ту­аль­ное чле­не­ние пред­ло­же­ния) или с экс­прес­сив­ным вы­де­ле­ни­ем то­го или ино­го чле­на пред­ло­же­ния. Ка­ж­до­му струк­тур­но­му ти­пу пред­ло­же­ния свой­ст­вен­ны оп­ре­де­лён­ные пра­ви­ла сло­во­по­ряд­ка, его ак­туа­ли­за­ции и экс­прес­сив­но­го функ­цио­ни­ро­ва­ния.

Для рус. син­так­си­са ха­рак­тер­ны та­кие осо­бен­но­сти по­строе­ния пред­ло­же­ний, как пред­поч­те­ние кон­ст­рук­ций ти­па «У ме­ня есть…» кон­ст­рук­ци­ям ти­па «Я имею…», от­сут­ст­вие форм гла­го­ла-связ­ки «быть» при вы­ра­же­нии син­так­сич. наст. вре­ме­ни (в пред­ло­же­ни­ях с имен­ным пре­ди­ка­том).

Лек­си­че­ский со­став Р. я. – про­дукт дли­тель­но­го, мно­го­ве­ко­во­го ис­то­рич. раз­ви­тия. Бу­ду­чи в сво­ей ос­но­ве ис­кон­но рус­ским, он ак­тив­но по­пол­ня­ет­ся за счёт про­из­вод­ных слов, соз­да­вае­мых по собств. сло­во­об­ра­зо­ват. мо­де­лям. В совр. лит. Р. я. про­из­вод­ные (сло­во­об­ра­зо­ва­тель­но мо­ти­ви­ро­ван­ные) сло­ва со­став­ля­ют при­мер­но 95% все­го сло­вар­но­го со­ста­ва. Др. ис­точ­ни­ком по­пол­не­ния сло­вар­но­го со­ста­ва Р. я. бы­ли в раз­ные ис­то­рич. эпо­хи и яв­ля­ют­ся в совр. язы­ке лек­сич. за­им­ст­во­ва­ния. Так, ещё в др.-рус. лит. язык про­ник­ли из ста­ро­сла­вян­ско­го язы­ка и цер­ков­но­сла­вян­ско­го язы­ка т. н. сла­вя­низ­мы: «крат­кий», «гла­ва», «гра­ж­да­нин», «ос­ве­щать», «еди­ный» и т. п. Из тюрк­ских язы­ков в сред­ние ве­ка бы­ли за­им­ст­во­ва­ны та­кие сло­ва, как «баш­мак», «день­ги», «ка­зак», «сун­дук» и др. За­им­ст­во­ва­ния из зап.-ев­роп. язы­ков ак­ти­ви­зи­ро­ва­лись на­чи­ная с эпо­хи Пет­ров­ских ре­форм и да­лее в 18–19 вв.: из ни­дер­ланд­ско­го («апель­син», «зон­тик», «каю­та», «мат­рос»), не­мец­ко­го («ци­фер­блат», «штамп», «па­рик­махер»), фран­цуз­ско­го («ба­наль­ный», «га­лант­ный», «вес­ти­бюль», «жа­кет», «пю­ре»), анг­лий­ско­го («бой­кот», «буль­дог», «спорт», «ли­дер»). В 20 – нач. 21 вв. пре­об­ла­да­ют за­им­ст­во­ва­ния из англ. язы­ка: «биз­нес», «лай­нер», «спринт», «слайд», «ком­пь­ю­тер», «шоу» и др. Зна­чит. слой совр. рус. лек­си­ки, осо­бен­но в сфе­ре на­уч.-тех­нич. тер­ми­но­ло­гии, со­став­ля­ют ин­тер­на­цио­на­лиз­мы (с пре­об­ла­даю­щи­ми в них лат. и греч. кор­ня­ми), что со­от­вет­ст­ву­ет об­ще­ми­ро­во­му про­цес­су ин­тер­на­цио­на­ли­за­ции тер­ми­но­ло­гии. Др. за­мет­ные ис­точ­ни­ки по­пол­не­ния сло­вар­но­го со­ста­ва лит. Р. я. на­ших дней но­вы­ми сло­ва­ми и зна­че­ния­ми – про­сто­ре­чие и жар­го­ны («бес­пре­дел», «вы­ру­бить­ся», «рас­клад» ‘со­от­но­ше­ние сил’, «раз­бор­ка» ‘дра­ка, вы­яс­не­ние отношений’ и др.).

В це­лом от­кры­тость Р. я. к ино­языч­ным за­им­ст­во­ва­ни­ям, их ак­тив­ное ус­вое­ние и при­спо­соб­ле­ние к рус. грам­ма­тич. сис­те­ме – ха­рак­тер­ная чер­та, про­сле­жи­вае­мая на всём про­тя­же­нии ис­то­рич. раз­ви­тия Р. я., сви­де­тель­ст­вую­щая о гиб­ко­сти его лек­сич. строя и яв­ляю­щая­ся од­ним из ис­точ­ни­ков его сло­вар­но­го бо­гат­ст­ва.

В ис­то­рии рус­ско­го язы­ка вы­де­ля­ют­ся 3 пе­рио­да. 1-й пе­ри­од (6–7 – 14 вв.) на­чи­на­ет­ся вы­де­ле­ни­ем вост. сла­вян (пред­ков рус­ских, ук­ра­ин­цев и бе­ло­ру­сов) из об­ще­сла­вян­ско­го един­ст­ва. С это­го вре­ме­ни ве­дёт своё су­ще­ст­во­ва­ние и вост.-слав. (др.-рус.) язык – пред­ше­ст­вен­ник рус., укр. и бе­ло­рус. язы­ков (см. Древ­не­рус­ский язык). В 14 в. на­ча­лось его де­ле­ние на 3 язы­ка вост. сла­вян.

На вост.-слав. язы­ке го­во­ри­ли пле­ме­на, за­се­ляв­шие тер­ри­то­рию от Ср. По­днеп­ро­вья на юге до оз. Иль­мень на се­ве­ре; от верх­не­го те­че­ния Оки, Вол­ги и До­на на вос­то­ке до Во­лы­ни, По­до­лии и Га­ли­ции на за­па­де. Диа­лек­ты этих пле­мён бы­ли близ­ки друг дру­гу и ха­рак­те­ри­зо­ва­лись те­ми осо­бен­но­стя­ми, ко­торые раз­ви­лись в про­цес­се вы­де­ле­ния вост. сла­вян из об­ще­сла­вян­ско­го един­ст­ва и от­сут­ст­во­ва­ли в др. слав. язы­ках.

В 9 в. в сред­нем те­че­нии Днеп­ра, на тер­ри­то­рии, за­се­лён­ной пле­ме­нем по­лян, воз­ник­ло феод. гос-во – Ки­ев­ская Русь (см. Древ­не­рус­ское го­су­дар­ст­во). Оно объ­е­ди­ни­ло во­круг се­бя вост.-слав. пле­ме­на, со­ста­вив­шие др.-рус. на­род­ность. Язы­ком этой на­род­но­сти был др.-рус. язык, сфор­ми­ро­вав­ший­ся в осн. на ба­зе диа­лек­тов вост.-слав. пле­мён.

В 10 в., с при­ня­ти­ем хри­сти­ан­ст­ва, на Русь ста­ли по­сту­пать из Бол­га­рии цер­ков­ные кни­ги, на­пи­сан­ные на ста­ро­славян­ском язы­ке. Это спо­соб­ст­во­ва­ло рас­про­стра­не­нию пись­мен­но­сти. Кни­ги пе­ре­пи­сы­ва­лись рус. пис­ца­ми, ко­то­рые та­ким об­ра­зом ус­ваи­ва­ли осо­бен­но­сти ста­ро­сла­вян­ско­го язы­ка. Вме­сте с тем, рас­про­стра­ня­ясь че­рез кни­ги по ши­ро­кой тер­ри­то­рии, за­ня­той сла­вя­на­ми, ста­ро­сла­вян­ский язык впи­ты­вал в се­бя ме­ст­ные язы­ко­вые осо­бен­но­сти. Так в 11–12 вв. об­ра­зо­ва­лись ме­ст­ные раз­но­вид­но­сти (ре­дак­ции) ста­ро­сла­вян­ско­го язы­ка; со­во­куп­ность этих ре­дак­ций – вост.-сла­вян­ской (рус.), юж.-сла­вян­ских (ср.-болг., серб.) и зап.-сла­вян­ской (чеш.) – но­сит назв. цер­ков­но­сла­вян­ско­го язы­ка. Он был об­щим лит. язы­ком сла­вян­ст­ва на про­тя­же­нии все­го ср.-век. пе­рио­да. Тек­сты на цер­ков­но­сла­вян­ском языке бы­ли свя­за­ны гл. обр. с цер­ков­ной те­ма­ти­кой, это пре­ж­де все­го ка­но­нич. кни­ги Свя­щен­но­го Пи­са­ния. Древ­ней­шей из до­шед­ших до нас книг, на­пи­сан­ных на Ру­си, до не­дав­не­го вре­ме­ни счи­та­лось Ост­ро­ми­ро­во Еван­ге­лие (1056–57). Од­на­ко бо­лее древ­ним яв­ля­ет­ся текст в т. н. Нов­го­род­ском ко­дек­се (кон. 10 в. или 1-я пол. 11 в.). Язык это­го па­мят­ни­ка, без­ус­лов­но, ста­ро­сла­вян­ский, но ха­рак­тер оши­бок, до­пу­щен­ных пис­цом, «од­но­знач­но сви­де­тель­ст­ву­ет о том, что он был… вос­точ­ный сла­вя­нин (т. е. рус­ский в том смыс­ле, в ко­то­ром этот тер­мин исполь­зу­ет­ся при­ме­ни­тель­но к древ­не­рус­ской эпо­хе)» (А. А. За­лиз­няк, В. Л. Янин). На цер­ков­но­сла­вян­ский язык пе­ре­во­ди­лись так­же со­чи­не­ния с др. язы­ков (гл. обр. с гре­че­ско­го). Проф. пе­рево­дчи­ки су­ще­ст­во­ва­ли на Ру­си уже в нач. 11 в. В это же вре­мя воз­ни­ка­ли и ори­ги­наль­ные про­из­ве­де­ния, на­писан­ные др.-рус. пи­са­те­ля­ми на цер­ков­но­сла­вян­ском язы­ке: напр., «Сло­во о за­ко­не и бла­го­да­ти» митр. Ила­рио­на (сер. 11 в.), «Жи­тие Фео­до­сия Пе­чер­ско­го» (кон. 11 в.), «Чте­ние о Бо­ри­се и Гле­бе» (кон. 11 в.), «Ска­за­ние о Бо­ри­се и Гле­бе» (11 в.).

В этот же пе­ри­од су­ще­ст­во­ва­ли и свет­ские жан­ры пись­мен­но­сти: за­пи­си и ком­мен­та­рии ре­аль­ных ис­то­рич. со­бы­тий (за­час­тую в ху­дож. фор­ме), опи­са­ния пу­те­ше­ст­вий, а так­же тек­сты за­ко­нов и ча­ст­ная пе­ре­пис­ка. Язык этой пись­мен­но­сти – др.-рус. язык – су­ще­ст­вен­но от­ли­ча­ет­ся от цер­ков­но­славянского языка, он на­пол­нен раз­но­об­раз­ны­ми сло­ва­ми и фор­ма­ми жи­вой вост.-слав. ре­чи. Он от­ра­зил кой­не, скла­ды­вав­шее­ся на вост.-слав. ос­но­ве в круп­ных го­ро­дах Рус. го­су­дар­ст­ва (пре­ж­де все­го в Кие­ве). В пись­мен­но­сти кой­не упот­реб­ля­лось в об­ра­бо­тан­ном, упо­ря­до­чен­ном и «ок­ниж­нен­ном» ви­де. И в кой­не, и в письм. речь, воз­ник­шую на его ос­но­ве, про­ник­ли сла­вя­низ­мы. Ко­ли­че­ст­во и со­став сла­вя­низ­мов в др.-рус. пись­мен­но­сти во мно­гом за­ви­се­ли от её со­дер­жа­ния. Лит. про­из­ве­де­ния ис­поль­зо­ва­ли их в боль­шей сте­пе­ни, де­ло­вая пись­мен­ность – в мень­шей. В др.-рус. пись­мен­но­сти осу­ще­ст­в­лял­ся от­бор сла­вя­низ­мов, наи­бо­лее упот­ре­би­тель­ных в па­мят­ни­ках цер­ков­но­сла­вян­ско­го язы­ка. Эти сла­вя­низ­мы всту­па­ли в раз­но­об­раз­ные про­цес­сы взаи­мо­дей­ствия с народно-разг. эле­мен­та­ми язы­ка.

Про­из­ве­де­ния свет­ской пись­мен­но­сти, на­пи­сан­ные на др.-рус. язы­ке, де­лят­ся на 2 груп­пы: 1) ле­то­пис­ные рас­ска­зы и ху­дож.-по­ве­ст­во­ват. лит-ра [со­чи­не­ния Вла­ди­ми­ра Всеволодовича Мо­но­ма­ха (кон. 11 – нач. 12 вв.), «Сло­во о пол­ку Иго­ре­ве» (кон. 12 в.), «Дев­ге­ние­во дея­ние» (перевод на др.-рус. язык ви­зант. ро­ма­на 10 в., сде­лан­ный в 12–13 вв.), «Мо­ле­ние Да­нии­ла За­точ­ни­ка» (1-я пол. 13 в.), «Сло­во о по­ги­бе­ли Рус­ской зем­ли» (13 – нач. 14 вв.), «За­дон­щи­на» (кон. 14 в.) и др.], на­пи­сан­ные на др.-рус. лит. язы­ке; 2) па­мят­ни­ки де­лово­го ха­рак­те­ра и ча­ст­ная пе­ре­пис­ка (в т. ч. гра­мо­ты, на­пи­сан­ные на бе­рё­сте; см. Гра­мо­ты, Бе­ре­стя­ные гра­мо­ты), в раз­ной сте­пе­ни не­по­сред­ст­вен­но от­ра­зив­шие уст­ную разг. речь.

В 11–14 вв. в др.-рус. язы­ке про­изош­ли су­ще­ст­вен­ные из­ме­не­ния. Важ­ней­шим из­ме­не­ни­ем в фо­не­ти­ке бы­ло за­кон­чив­шее­ся в 12–13 вв. т. н. па­де­ние ре­ду­циро­ван­ных (см. Ре­ду­ци­ро­ван­ные глас­ные). Из­ме­нил­ся и ряд др. зву­ков и их со­че­та­ний. В об­лас­ти скло­не­ния су­ще­ст­ви­тель­ных про­изош­ло упо­доб­ле­ние од­них ти­пов скло­не­ния дру­гим и об­ра­зо­ва­ние бла­го­да­ря это­му не­мно­гих осн. об­раз­цов скло­не­ния. Важ­ней­шие из­ме­не­ния в спря­же­нии гла­го­ла – вы­ход из упо­треб­ле­ния не­сколь­ких форм прош. вре­ме­ни (ао­ри­ста, им­пер­фек­та, плю­ск­вам­пер­фек­та) и об­ра­зо­ва­ние на ба­зе пер­фек­та од­ной фор­мы прош. вре­ме­ни на -л.

2-й пе­ри­од (15–17 вв.) на­чал­ся с рас­па­дом еди­но­го вост.-слав. язы­ка и воз­ник­но­ве­ни­ем язы­ка ве­ли­ко­рус­ской на­род­но­сти. Наи­бо­лее древ­ние па­мят­ни­ки Р. я. фик­си­ру­ют срав­ни­тель­но ма­ло черт, за­кре­п­лён­ных толь­ко за к.-л. од­ной тер­ри­то­ри­ей (напр., цо­ка­нье, от­ра­жаю­щее­ся в нов­го­род­ских па­мят­ни­ках с 11 в.). Пись­мен­ность рас­про­стра­ня­лась из Кие­ва, по­это­му язык ки­ев­ских па­мят­ни­ков, во мно­гом от­ра­жав­ший ки­ев­ское кой­не, вли­ял на речь др. мест. Од­на­ко с те­че­ни­ем вре­ме­ни в па­мят­ни­ках раз­ных тер­ри­то­рий встре­ча­ет­ся всё боль­ше ме­ст­ных черт, что сви­де­тель­ст­ву­ет об уве­ли­че­нии ди­ал. раз­ли­чий в уст­ной ре­чи. При­чи­на­ми это­го яви­лись рас­пад Др.-рус. гос-ва, пе­ре­ход ве­ду­щей ро­ли к сев. и сев.-вост. ме­ст­ным цен­трам (Вла­ди­мир, Суз­даль, Рос­тов и др.), уси­ле­ние феод. раз­дроб­лен­но­сти. Уже па­мят­ни­ки 12 – нач. 13 вв. от­ра­жа­ют ряд яв­ле­ний, раз­лич­ных для юга и юго-за­па­да, с од­ной сто­ро­ны, се­ве­ра и се­ве­ро-вос­то­ка – с дру­гой. Наи­бо­лее древ­ним из них бы­ло уд­ли­не­ние и ди­фтон­ги­за­ция ис­кон­ных [е] и [о] пе­ред сло­га­ми с ут­ра­чен­ны­ми [ь] или [ъ] («печь» > п[и͡е]чь, «конь» > к[у͡о]нь), свой­ст­вен­ное юж. го­во­рам, лёг­шим в ос­но­ву укр. язы­ка: в укр. лит. язы­ке на мес­те ди­фтон­гов пред­став­ле­но [и] (пiч, кiнь). Фор­ми­ро­ва­ние язы­ка ве­ли­ко­рус­ской на­род­но­сти со­про­во­ж­да­лось зна­чит. из­ме­не­ния­ми и в грам­ма­тич. строе, и в сло­вар­ном со­ста­ве, от­ли­чаю­щи­ми этот язык от ук­ра­ин­ско­го и бе­ло­рус­ско­го: ут­ра­ти­лась зва­тель­ная фор­ма («от­че», «гос­по­ди­не»); поя­ви­лась фор­ма им. п. мн. ч. с окон­ча­ни­ем -а («го­ро­да» вме­сто «го­ро­ди»); [ц], [з], [с] в фор­мах скло­не­ния за­ме­ни­лись на [к’], [г’], [х’] (по­яви­лись фор­мы ти­па ру­кэ, но­гэ, со­хэ вме­сто ру­цэ, но­зэ, со­сэ) и др.

Ме­ст­ные раз­ли­чия име­лись и в язы­ке ве­ли­ко­рус­ской на­род­но­сти. Сре­ди диа­лек­тов, сло­жив­ших­ся во 2-й пол. 12 – 1-й пол. 13 вв. [нов­го­род­ско-псков­ский, смо­лен­ский, рос­то­во-суз­даль­ский и акаю­щий (см. Ака­нье) диа­лект верх­ней и сред­ней Оки и ме­ж­ду­ре­чья Оки и Сей­ма], ве­ду­щее ме­сто по­сте­пен­но за­нял рос­то­во-суз­даль­ский (се­вер­но­рус­ский по про­ис­хо­ж­де­нию) диа­лект. В со­став это­го диа­лек­та вхо­дил моск. го­вор. Мо­скве, став­шей со 2-й четв. 14 в. по­ли­тич. и куль­тур­ным цен­тром, при­над­ле­жа­ла осо­бая роль в уни­фи­ка­ции норм Р. я. Во­круг Моск. кн-ва объ­е­ди­нил­ся це­лый ряд др. кня­жеств, и в 15 в. сло­жи­лось об­шир­ное гос-во – Моск. Русь. В 16 в. по­сте­пен­но вы­ра­ба­ты­ва­лись нор­мы моск. разг. ре­чи, в ко­то­рой на­шли от­ра­же­ние яв­ле­ния как се­вер­ных, так и юж­ных ве­ли­ко­рус­ских диа­лек­тов: мн. осо­бен­но­сти со­глас­ных зву­ков (напр., «г» взрыв­ное) бы­ли унас­ле­до­ва­ны от сев. го­во­ров, а глас­ных (напр., ака­нье) – от юж­ных. Се­вер­но­рус­ски­ми по про­ис­хо­ж­де­нию яв­ля­ют­ся про­из­но­ше­ние [т] (твёр­до­го «т») в окон­ча­нии 3-го ли­ца ед. и мн. ч. гла­го­лов («идёт», «идут»; ср. юж­ные «идеть», «идуть»), про­из­но­ше­ние зву­ка [в] в окон­ча­нии род. п. ед. ч. при­ла­га­тель­ных и ме­сто­име­ний муж. и ср. ро­да (то[в]о, доб­ро[в]о; ср. юж­ные «то­го», «доб­ро­го» с [ɣ ] – «г» фри­ка­тив­ным) и др. Разг. речь Мо­ск­вы на­шла от­ра­же­ние в де­ло­вых до­ку­мен­тах моск. при­ка­зов, а язык этих до­ку­мен­тов (рав­но как и са­ма разг. речь) ока­зы­вал влия­ние на др.-рус. лит. язык, от­ра­зив­шее­ся в язы­ке мн. про­из­ве­де­ний 15–17 вв. [«Хо­ж­е­ние за три мо­ря» Афа­на­сия Ни­ки­тина, со­чи­не­ния Ива­на Гроз­но­го (см. Иван IV Ва­силь­е­вич), И. С. Пе­ре­све­то­ва, Г. К. Ко­то­ши­хи­на, Ар­се­ния Су­ха­но­ва и др., «По­весть о Пет­ре и Фев­ро­нии», «По­весть о псков­ском взя­тии», «По­весть об азов­ском осад­ном си­де­нии дон­ских ка­за­ков», са­ти­рич. лит-ра].

В лит. язы­ке 15–17 вв. про­дол­жал­ся на­чав­ший­ся в пред­ше­ст­вую­щий пе­ри­од про­цесс от­бо­ра и ос­вое­ния сла­вя­низ­мов. Как и то­гда, су­ще­ст­во­ва­ла боль­шая лит-ра на цер­ков­но­сла­вян­ском язы­ке, раз­ви­тие ко­то­ро­го на рус. поч­ве в 15–17 вв., од­на­ко, ха­рак­те­ри­зо­ва­лось ря­дом осо­бен­но­стей: его рус. раз­но­вид­ность ис­пы­ты­ва­ла силь­ное влия­ние со сто­ро­ны юж.-слав. раз­но­вид­но­стей; он пре­вра­тил­ся в замк­ну­тую сис­те­му, от­чёт­ли­во про­ти­во­пос­тав­лен­ную др. раз­но­вид­но­стям язы­ка; вме­сте с тем он бо­лее ши­роко, чем в пред­ше­ст­вую­щий пе­ри­од, ох­ва­ты­вал свет­ские жан­ры (пуб­ли­ци­сти­ку, ис­то­рич. про­из­ве­де­ния, пу­те­ше­ст­вия, свет­ские по­вес­ти и т. п.), что спо­соб­ст­во­ва­ло про­ник­но­ве­нию в не­го разг. эле­мен­тов.

Для 3-го пе­рио­да ис­то­рии Р. я. (с 18 в.) ха­рак­тер­ны серь­ёз­ные из­ме­не­ния в нём, что бы­ло вы­зва­но су­ще­ст­вен­ны­ми сдви­га­ми в об­ществ. жиз­ни, про­ис­шед­ши­ми на ру­бе­же Сред­не­ве­ко­вья и Но­во­го вре­ме­ни. Раз­ви­тие эко­но­мич. и по­ли­тич. свя­зей Моск. Ру­си, рост ав­то­ри­те­та Мо­ск­вы, рас­про­стра­не­ние до­ку­мен­тов моск. при­ка­зов спо­соб­ст­во­ва­ли рос­ту влия­ния уст­ной ре­чи Мо­ск­вы на тер­ри­то­рии Моск. Ру­си. Это яви­лось при­чи­ной то­го, что го­вор Мо­ск­вы лёг в ос­но­ву на­чав­ше­го фор­ми­ро­вать­ся в 17 в. рус. нац. язы­ка. Фор­ми­ро­ва­нию нац. лит. язы­ка спо­соб­ст­во­ва­ло всё бо­лее ши­ро­кое рас­про­стра­не­ние в де­мо­кра­тич. сло­ях об­ще­ст­ва лит-ры, язык ко­то­рой сло­жил­ся на ос­но­ве уст­ной и де­ло­вой ре­чи. Об­ра­зо­ва­ние и нау­ка ста­ли бо­лее свет­ски­ми.

Рас­ши­ре­ние ме­ж­ду­нар. свя­зей Рус. гос-ва на­шло от­ра­же­ние в ак­ти­ви­за­ции за­им­ст­во­ва­ния из зап.-ев­роп. язы­ков (час­то че­рез по­сред­ст­во польск. язы­ка). За­им­ст­во­ва­ния, в боль­шом ко­ли­че­ст­ве во­шед­шие в язык в эпо­ху Пет­ра I, за­тем под­верг­лись по­сте­пен­но­му от­бо­ру: часть их бы­ст­ро вы­шла из упот­реб­ле­ния, дру­гие же за­кре­пи­лись в язы­ке. Мно­гие сло­ва бы­ли соз­да­ны по мо­де­ли ино­языч­ных слов (см. Каль­ка).

На­чи­ная со 2-й пол. 16 в. по­сте­пен­но су­жа­лась сфе­ра упот­реб­ле­ния цер­ков­но­сла­вян­ско­го язы­ка. Цер­ков­но­сла­вян­ские эле­мен­ты, осо­бен­но лек­си­че­ские, во­шли в со­став рус. нац. лит. язы­ка, но цер­ков­но­сла­вян­ское на­сле­дие бы­ло ис­поль­зо­ва­но да­ле­ко не в пол­ном объ­ё­ме: да­же в книж­ных жан­рах не ис­поль­зо­вались ус­та­рев­шие и ма­ло­упот­ре­бит. эле­мен­ты язы­ка. За­то за­кре­пи­лись на­род­но-разг. эле­мен­ты. Не­смот­ря на то что но­вые про­из­ве­де­ния и но­вые спи­ски на цер­ков­но­сла­вян­ском языке по­яв­ля­лись в те­че­ние 17–18 вв. и да­же в нач. 19 в., его упот­реб­ле­ние всё бо­лее ог­ра­ни­чи­ва­лось. Он пре­вра­щал­ся в соб­ст­вен­но цер­ков­ный язык (язык ре­лиг. куль­та). Это­му спо­соб­ст­во­ва­ло «об­мир­ще­ние» об­ществ. жиз­ни и куль­ту­ры в эпо­ху Пет­ра I. Ре­фор­мы пет­ров­ско­го вре­ме­ни от­кры­ли путь для вхо­ж­де­ния в рус. лит. язык зап.-ев­роп. слов и рус. народно-разг. эле­мен­тов.

В про­цес­се син­те­за разл. эле­мен­тов (народно-разг. ос­но­ва, чер­ты де­ло­во­го язы­ка, зап.-ев­роп. за­им­ст­во­ва­ния, сла­вя­низ­мы) вы­ра­ба­ты­ва­лись нор­мы рус. нац. лит. язы­ка. К сер. 18 в. сло­жи­лась его уст­но-разг. раз­но­вид­ность. Рус. лит. язык Но­во­го вре­ме­ни со­вер­шен­ст­во­вал­ся и ста­би­ли­зи­ро­вал­ся в про­из­ве­де­ни­ях пи­са­те­лей и по­этов 18 – 1-й пол. 19 вв. А. Д. Кан­те­ми­ра, В. К. Тре­диа­ков­ско­го, М. В. Ло­мо­но­со­ва, А. П. Су­ма­ро­ко­ва, Н. И. Но­ви­ко­ва, Д. И. Фон­ви­зи­на, Г. Р. Дер­жа­ви­на, Н. М. Ка­рам­зи­на, И. А. Кры­ло­ва, А. С. Гри­бое­до­ва, А. С. Пуш­ки­на. В этот пе­ри­од про­дол­жа­лось уре­гу­ли­ро­ва­ние от­но­ше­ний ме­ж­ду эле­мен­та­ми разг. ре­чи и цер­ков­но­сла­вян­ско­го язы­ка. Мно­гие сла­вя­низ­мы по­лу­чи­ли но­вые зна­че­ния. Всё силь­нее про­яв­ля­лось ос­то­рож­ное от­но­ше­ние к упот­реб­ле­нию ар­ха­ич. сла­вя­низ­мов в лит. про­из­ве­де­ни­ях. Ло­мо­но­сов в сво­ей сти­ли­стич. тео­рии (см. Трёх сти­лей тео­рия) ис­клю­чал «весь­ма обет­ша­лые сла­вен­ские ре­че­ния» да­же из «вы­со­ко­го шти­ля». Осо­бен­но ре­ши­тель­но ог­ра­ни­чил ис­поль­зо­ва­ние сла­вя­низ­мов Ка­рам­зин, ори­ен­ти­ро­вав­ший­ся на язык выс­ших кру­гов об­ще­ст­ва. На­ко­нец, Пуш­кин на­шёл та­кие пу­ти ор­га­нич. слия­ния трёх язы­ко­вых сти­хий – сла­вя­низ­мов, народно-разг. и зап.-ев­роп. эле­мен­тов, ко­то­рые ока­за­ли ре­шаю­щее влия­ние на вы­ра­бот­ку норм рус. нац. лит. язы­ка. Язык пуш­кин­ской эпо­хи в сво­ей ос­но­ве со­хра­нил­ся до на­ших дней. Всё по­сле­дую­щее раз­ви­тие лит. Р. я. бы­ло уг­луб­ле­ни­ем и со­вер­шен­ст­во­ва­ни­ем норм, за­ло­жен­ных в эту эпо­ху.

В раз­ви­тии совр. рус. лит. язы­ка, в фор­ми­ро­ва­нии его норм важ­ную роль сыг­ра­ла язы­ко­вая прак­ти­ка круп­ней­ших рус. ху­дож­ни­ков сло­ва – пи­са­те­лей 19 – нач. 20 вв. (М. Ю. Лер­мон­то­ва, Н. В. Го­го­ля, И. С. Тур­ге­не­ва, Ф. М. Дос­то­ев­ско­го, М. Е. Сал­ты­ко­ва-Щед­ри­на, Л. Н. Тол­сто­го, А. П. Че­хо­ва, М. Горь­ко­го, И. А. Бу­ни­на и др.). Со 2-й пол. 19 в. на раз­ви­тие лит. Р. я. боль­шое влия­ние ока­зы­ва­ет язык нау­ки и пуб­ли­ци­сти­ки.

В 20 в. зна­чи­тель­но обо­га­тил­ся сло­вар­ный со­став лит. Р. я. В ча­ст­но­сти, раз­ви­тие нау­ки и тех­ни­ки спо­соб­ст­во­ва­ло по­пол­не­нию лит. язы­ка спец. тер­ми­но­ло­гич. лек­си­кой (см. Тер­ми­но­ло­гия); не­ко­то­рые сдви­ги про­изош­ли в сло­во­об­ра­зо­ва­нии, грам­ма­тич. строе; обо­га­ти­лись сти­ли­стич. сред­ст­ва.

О пись­мен­но­сти Р. я. см. в стать­ях Гла­го­ли­ца, Ки­рил­ли­ца, Ре­фор­мы аз­бу­ки и пра­во­пи­са­ния, Рус­ский ал­фа­вит; о на­уч. изу­че­нии Р. я. и его пре­по­да­ва­нии см. в ст. Ру­си­сти­ка.